Владимир Мономах, князь, просветивший Русскую землю. Наталья ИРТЕНИНА

В годы, когда Владимир Всеволодич Мономах (1053–1125) правил на Руси, это было крупнейшее, могущественное и процветающее европейское государство, а сам он, великий князь киевский, – был фактически единодержцем своей страны.

Правнук святого равноапостольного князя Владимира, Крестителя Руси, и прапрадед святого благоверного Александра Невского, Владимир Мономах удостоился менее звучного, чем эти его потомки, церковного почитания. Имя князя включено в Собор всех святых, в земле Российской просиявших (память во второе воскресенье после праздника Святой Троицы), но об этом мало кому известно. В народной памяти, в былинном фольклоре в образе князя Владимира Красное Солнышко слились два правителя – Владимир Святой и Владимир Всеволодич – прадед и правнук.

Начиная с ХII века, имя Владимира Мономаха начало прирастать легендами, поэтизироваться в устных сказаниях и письменных текстах XII–XIII веков. Вершиной прославления «самовластца земли Русской» стало «Сказание о князьях Владимирских», написанное в XVI веке. В нём-то и появилась знаменитая шапка Мономаха – царский венец, будто бы присланный в дар русскому родичу византийским императором Константином Мономахом. Особую значимость эта легенда приобрела в эпоху первого русского царя Ивана Грозного. В главном соборе страны, Успенском, появилось тогда царское моленное место – резной «Мономахов трон», украшенный барельефными иллюстрациями к «Сказанию о князьях Владимирских» и пространным текстом из древнерусского литературного памятника, входящего в так называемый «Мономахов цикл»…

В защите русских земель Владимир Всеволодич потрудился никак не меньше своих героических потомков Александра Невского и Дмитрия Донского. И в обустройстве Руси – государственном, культурном, хрис­ти­анско-просветительном – не менее «утёр пота», чем позднейшие московские князья, собиратели земли Русской. А кроме того, вплоть до Ивана Грозного, Мономах оставался единственным писателем на княжеском столе. В составе Лаврентьевской летописи XIV века до нас дошёл комплекс сочинений князя Владимира: «Поучение», краткая автобиография и письмо двоюродному брату Олегу Святославичу. Образ идеального русского правителя, выписанный в этих сочинениях, – во многом итог подвижнической жизни самого Мономаха, коего Бог «не ленивым сотворил, но к любому делу человеческому пригодным».

Путь Мономаха к великокняжес­кому киевскому столу был долог. Отец его, киевский князь Всеволод, умер в 1093 году. Казалось бы, претендентов на «златой стол», более достойных, чем Владимир Всеволодич, не было. Соправитель отца, удачливый воин и полководец, добрый христианин, рассудительный политик. Но Владимир не был старшим среди Рюриковичей и уступил место двоюродному брату Святополку – князю нехраброму, не слишком умному, лукавому, политически безрассудному. Уступил – несмотря на то, что реально власть уже была в его руках, а Святополк со своей небольшой дружиной прозябал в далёком Турове и никак не мог стать равным противником Владимиру. Летописец приводит размышления князя – Мономах отказывается от вражды с братом и кровопролития, предпочтя худой мир доброй войне.

Святополк вокняжился в Киеве на двадцать лет, ставших тяжёлым испытанием и для киевского боярства, и для городского простонародья: дружина его творила в городе насилия и грабежи; князь затеял вражду с киево‑печерскими монахами, покровительствовал ростовщикам-лихоимцам, дравшим с горожан три шкуры в счёт процентов.

Владимир же, уступив Киев Святополку, вернулся в Чернигов, где княжил и прежде, при отце. Однако недолго там просидел. На Русь вернулся князь-изгой Олег, также двоюродный брат Мономаха, повздоривший когда-то с Всеволодом. Теперь, в 1094 году, он привёл под Чернигов половецкое войско, осадил город и потребовал назад своё былое княжение. Одолеть дружину Мономаха на приступах Олегу не удалось, но половцы по его указу принялись разорять окрестные земли, угонять в рабство сельский люд, жечь монастыри. В своём «Поучении» князь Владимир вспоминал те события: «Пожалел я христианские души, и сёла горящие, и монастыри, и сказал: «Пусть не похвалятся язычники». И отдал брату отца его стол, а сам пошёл на стол отца своего в Переяславль». Не желал князь Владимир, чтобы лилась кровь в братском междоусобии, и это поднимало его авторитет у русских людей.

Однако борьбу за Чернигов Владимир Всеволодич ещё продолжит, тому будет повод.

Два года спустя Святополк и Мономах ополчились на Олега за его дружбу с «погаными» – половцами, вынудили бежать из Чернигова на север. Пытаясь обосноваться в Муроме, Олег вступил в сражение с сыном Владимира – Изяславом. В том бою молодой князь погиб. В языческие времена такая смерть означала бы вечную непримиримую вражду между отцом и дядей погибшего, став точкой отсчёта кровной мести. Но Русь жила уже в иную эпоху, в эпоху своего начального христианства. Гибель сына будто отрезвила Владимира Всеволодича, он задумался и о собственном грехе – ведь войной на Олега он пошёл не без тайной, очевидно, надежды вернуть Чернигов. Намёк на это содержится в его знаменитом покаянном письме Олегу. В этом послании Мономах прощает фактического убийцу своего сына. Он осознаёт, насколько страшно это убийство и для самого Олега, который являлся не просто родичем, но крестником Изяслава, то есть, по сути, вторым отцом. Князь Владимир отказывается от мести, зовёт Олега, потерпевшего страшное поражение в битве под Суздалем и вновь бежавшего, к прекращению вражды и примирению. Ничего подобного этому поступку Русь, даже крещёная, до тех пор не знала. Академик Д. С. Лихачёв писал об этом поступке князя Владимира Всеволодича: «Письмо Мономаха поразительно. Я не знаю в мировой истории ничего похожего на это письмо… Мономах прощает убийцу своего сына. Более того, он утешает его. Он предлагает ему вернуться в Русскую землю и получить полагающееся по наследству княжество, просит забыть обиды».

Несколько лет спустя история почти что повторилась – только не с Черниговом, а с Киевом. Может быть, и тут князь Владимир не мог побороть в себе досаду от потери великого княжения и в глубине души не считал спор за «златой стол» завершённым. Началось всё после общекняжеского съезда в Любече, где Рюриковичи поклялись не враждовать меж собой, владея каждый своей землёй. Не успели они разъехаться по домам, как в Киеве произошло злодеяние: Святополк и волынский князь Давыд, сговорившись, захватили в плен другого князя, Василька теребовльского, и ослепили его. Преступление всколыхнуло прочих князей, и первым среди них – Владимира Мономаха. Собрав рати, они двинулись на Киев, тем самым исполняя любечское соглашение – быть «заодин» против того, кто нарушит данные клятвы. Но среди историков возникло и такое мнение: Мономах шёл отбирать Киев у Святополка и рассчитывал при этом на содействие киевлян, сильно недовольных своим князем. Впрочем, и эта история окончилась мирными переговорами: Святополк повинился, Церковь в лице митрополита и мачеха князя Владимира своими мольбами остерегли его от нового кровопролития.

Мономах же в итоге ещё более возвысился в глазах киевлян. И в 1113 году, когда умер Святополк, никого иного на великом столе, кроме Владимира Всеволодича, градские люди Киева видеть не захотели. Сразу после похорон Святополка в городе вспыхнул бунт против княжеского администратора и ростовщиков‑иудеев: прокатилась волна грабежей и погромов. Киевские бояре и прочая знать, опасаясь усиления мятежа, призвали Владимира без промедления занять киевский стол. Но князь, ждавший этого момента двадцать лет, отказался!

Историки и писатели приписывали этому поступку Мономаха разные мотивации – политические, психологические, морально-этические. Возможно, всё это отчасти имело место. Но есть ещё одна точка зрения, ещё одна сторона вопроса: христоцентричная философия истории. Она говорит о том, что власть, взятая правителем из рук мятущейся черни, по воле бунтующего демоса, – совсем не то, что власть, принятая по воле Божьей, как обязанность перед Богом и людьми. Владимир Мономах прекрасно знал цену волеизъявлению мятежной толпы. В 1068 году такая же беснующаяся толпа изгнала из Киева своего князя Изяслава, его дядю. А в 1093‑м тот же возбуждённый чёрный люд возмущался претензиями на Киев самого Мономаха. Теперь, под нажимом всё той же черни, его срочно звали в стольный град. А Владимир Всеволодич вновь, в который уже раз, повёл себя безупречно – и как правитель, и как христианин.

Лишь когда киевляне во главе с митрополитом взмолились к Мономаху, уже не просто призывая на освободившийся стол, а ради Бога прося помощи против насилия в городе, взывая к княжьей ответственности за народ и за землю перед Высшим Судией, – тогда Владимир Всеволодич уже не медлил. Усмирить мятеж, пресечь разлившееся зло, водворить мир и спокойствие в людях – священный долг правителя-христианина.

Шестидесятилетнего князя киевляне встретили «с великой честью», «и все люди были рады, и мятеж утих». А чтобы впредь не повторялся подобный бунт, своё великое княжение Мономах начал с «социальной» реформы – ограничил ростовщичество, смягчил некоторые законы.

Почти идеальный князь, безусловно идеально принявший власть – по праву и по правде.

Двенадцать лет великого княжения Владимира Мономаха стали лебединой песней единой Киевской Руси. Младших, «подколенных» князей и оппозиционных бояр Владимир Всеволодич держал крепкой рукой, не давая разгораться «распрям и которам» (т. е. раздорам. – Ред.) в борьбе за столы. После смерти Мономаха его сыновья Мстислав и Ярополк ещё сдерживали дроб­ление огромного государства на удельные княжества, но с их уходом процесс стал необратим.

Впрочем, всё то, что позволило затем летописцу назвать Мономаха «добрым страдальцем за Русскую землю», великим тружеником и неутомимым делателем, было в основном совершено князем до восхождения на киевский стол.

Как государственный деятель он выстраивал отношения между русскими князьями на заповедях христианского смирения, прощения, братской любви и послушания Божьей воле. Именно на этой христианской основе стало возможно, пусть кратковременное, политическое и духовное единение князей Руси, уже начинавших в конце XI столетия «разбредаться» по своим уделам и жить не по завету Ярослава Мудрого – «в любви между собой», а в ненависти и делёжке наследства.

В тесном союзе с военно-политическими трудами Владимира Мономаха совершалось и его религиозно-просветительское служение «Мы слишком привыкли отделять политику от морали, – пишет историк А. Ю. Карпов. В средневековом же обществе эти категории, напротив, были практически неотличимы. В понимании князя Владимира Всеволодовича… важнейшей основой политического устройства общества должен был стать «страх Божий» – чувство ответственности князей не только друг перед другом (только что завершившаяся война показала, сколь мало значило для них даже крестное целование), но и перед Богом, перед Которым каждому из живущих на земле предстоит держать ответ на Страшном суде». Из этого понимания естественно вытекало и храмостроительство, на которое так щедр Мономах (из построенного им – в том числе главные соборные церкви Смоленска, Ростова, Суздаля), и забота о летописании, и поддержка монашества, особенно Киево‑Печерского монастыря, и личная литературная деятельность, и покровительство христианскому культу святых князей Бориса и Глеба, без вины убиенных их братом Святополком Окаянным за сто лет до того в борьбе за власть. Вот это нравственное измерение трудов Мономаха и стяжало ему славу князя, «просветившего Русскую землю, подобно солнцу, лучи испускающему», по выражению летописца.

Через год после вокняжения на великом столе Владимира Всеволодича в Печерской обители под Киевом упокоился монах Нестор – «земли Русской летописатель», как называет его церковное песнопение. Умер, незадолго перед тем поставив точку в прославившейся на века «Повести временных лет». Несомненно, эти две фигуры – князя Мономаха, «иже просвети Русскую землю», и другого просветителя, книжника Нестора, – ключевые для русской истории той эпохи. Они стоят наравне друг с другом – великий князь и смиренный инок, оба – созидатели Руси в её государственном и духовном обличье, стоявшие у самых глубинных корней именно Святой Руси.

То же песнопение преподобному Нестору восхваляет его среди прочего такими словами: «Провозвестника славы отеческой обрела в тебе, досточудный Нестор, страна Русская, познавшего минувшие судьбы её и письменам предавшего для научения, наставления и назидания грядущих родов, чтобы и они узрели промышление Божье о народе славянском и воспели своему Благому Промыслителю: Аллилуйя».

Летописная «Повесть временных лет» содержит лишь единственную прямую характеристику князя Мономаха. Но эта характеристика стоит всех иных похвал вместе взятых: «Владимир был полон любви». Ведь любовь – главная заповедь Бога человеку. И исполнивший её благословен вовеки.

Современник Владимира Всеволодича митрополит-грек Никифор писал о царственном происхождении князя, которого «Бог… из утробы освятил и помазал, смесив от царской и княжеской крови…». И династия московских царей вышла не из иной какой ветви обширного древа Рюриковичей, а именно из Мономашичей. Первый князь московский Даниил Александрович приходился Владимиру Мономаху прапраправнуком.

В России жива память об этом славном, почти идеальном правителе Руси. В 2013 году был спущен на воду и успешно прошёл первые испытания в Белом море подводный ракетоносец стратегического назначения «Владимир Мономах».