Погода и слово. Юрий БЕЗЕЛЯНСКИЙ

Погода и слово взаимосвязаны, хорошая – мы восхищаемся: «Какая благодать!» Плохая – ворчим, мрачнеем и порой чертыхаемся: «Какая мерзкая погода!» Но правильно ли такое отношение? «Обвиняйте не природу, – говорил английский поэт ХVII века Джон Мильтон, – она делает своё дело, обвиняйте себя!» Тем не менее наша повседневная жизнь связана с погодой, особенно это ощущают метеозависимые и метеочувствительные люди, а с возрастом почти все таковыми становятся.

Погода, климат – это сфера науки, наблюдение и анализ. Но погода – и это несомненно – во многом определяет историю и психологию народа. Как утверждал Александр Пушкин, «климат, образ правления, вера дают каждому народу особенную физиономию, которая более или менее отражается в зеркале поэзии». Можно даже сказать, что явления погоды – это катализатор творческого процесса. Сколько полотен написано – от «Весны» Боттичелли до саврасовских прилетевших грачей. Сколько песен сложено, не говоря уже о картинах погодных явлений в художественной литературе, в дневниках, письмах.

«Когда вступает в спор природа и словарь», как говорил Арсений Тарковский, тогда на свет появляются прекрасные тексты, в том числе и парадоксальные: «Я живу – который год – в ожидании погод» (Николай Глазков). Вечное ожидание … русские, мы всё время чего-то ждём…

Когда-то Александр Блок писал:

Вот таких «младых былей» мною собрано великое множество, это сплав фенологии, поэзии и мемуаристики. Отведайте этот коктейль под названием «Погода и слово» – пряный, шипучий и обжигающий.

Начнём с ЯНВАРЯ. Как «Времена года» Чайковского.

Начало года, зиме середина. Как правило, в январе по сравнению с декабрём в средней полосе России – глубже снег, толще лёд, морознее воздух. Словом, как говорили в старину: глухозимье.

В воздухе ночном, – так описал его Николай Огарёв.

А ещё январь из-за длинных каникул называют пьянварём: много нерабочих дней и обилие алкогольных возлияний – для отдыха, расслабления и сугрева.

Ох уж эта январская погода… Не зря это существительное женского рода. Она переменчива, капризна и взбалмошна, подобно сердцу красавицы, и «склонна к измене и перемене». В январе нередки погодные колебания. То сильные морозы, то – неожиданная оттепель. Вот три московских январских дня из разных лет – из моих московских дневниковых записей.

1 ЯНВАРЯ. 1989 год. С утра за окном минус 16. Много снега, который приятно скрипит под ногами… 1991‑й – в 12 часов дня 0 градусов. Ясно, солнечно, снег и лужи. Слякотно и противно… 1995‑й – вечером за окном плюс 3, с крыш капает и даже течёт, во дворе остатки грязного снега, в воздухе густо разлит пасмур.

12 ЯНВАРЯ. 1986 год – ясно и снежно, минус 10. 1990‑й – оттепель сменилась морозом, с утра минус 10, а к вечеру уже минус 21… 1993‑й – в 14 часов термометр за окном показывал плюс 4 – новый погодный рекорд?.. По улицам можно передвигаться только ползком, под ногами лёд, лужи и грязь. Свет тусклый и навевает уныние… 1999‑й – полуясно, полупасмурно, лёд, снег, минус 10.

27 ЯНВАРЯ. 1985 год – мороз, минус 10. 1987‑й – снова мороз, минус 15… 1990‑й – с утра плюс 2, лёд, лужи, грязь. 1995‑й – с утра плюс 4 – капель, на улице под ногами сплошной каток.

Так что в январе бывает по-разному. «Стоял Январь, не то Февраль,/какой-то чёртовый Зимарь», – восклицал Андрей Вознесенский. Этот «чёртовый Зимарь» приключился 12 января 2009 года, когда москвичи и гости столицы обнаружили, что по улицам просто невозможно идти, скользко невероятно. В травмпунктах зафиксирован самый большой с 1981 года наплыв пострадавших от гололёда: руки и ноги ломали граждане от 10 до 80 лет. Оставалось надеяться лишь на «спасительный снежок». А в середине января 2010 года уровень Рейна поднялся до восьми метров. Германию стали называть новой Атлантидой. Вот такие погодные сюрпризы. Что интересно – с каждым годом их становится всё больше, так что и сюрпризами уже не назовёшь.

Конечно, лучше, чтобы был в природе раз и навсегда установившийся порядок: как во времена поэта Серебряного века Георгия Иванова, который мог без сомнений писать:

Добавим строки Сергея Клычкова: «И дух такой морозно-синий,/Что даже распирает грудь…». «Крещенская крепчает стужа» – это уже Ирина Одоевцева. И ещё строки из «Январского сонета» (1925) Глеба Струве: «Морозный день, чуть-чуть туманный,/Щекочет ноздри холодком…».

У Гавриила Державина в «зимних» стихах явный восторг: «В убранстве козырбацком,/Со ямщиком-нахалом,/На иноходце хватском,/Под белым покрывалом –/Бореева кума,/Катит в санях Зима».

Но восприятие зимы бывает и совершенно иным, вот как у Анатолия Жигулина:

Эти строки Жигулин написал в лагере, отсюда и мрачное восприятие природы.

У Константина Случевского ощущение зимы меланхолическое: «Мало свету в нашу зиму!/Воздух тёмен и не чист;/Не подняться даже дыму –/Так он грузен и слоист <…> Мгла по лесу, по болоту…/Да, задача нелегка –/Пересиливать дремоту/Чуть заметного денька!»

У Осипа Мандельштама никаких дремотных настроений, он весь в мучительном ожидании чего-то неприятного и непоправимого:

Эти строки написаны в 1937 году, в ссылке, в Воронеже. А вот отрывок из стихотворения Бориса Пастернака «Январь 1919 года»:

Но, пожалуй, хватит стихов – в них можно утонуть. Обратимся к прозе. Одна из записей в дневнике императора Николая II. 31 января 1895 года: «Мороз дошёл до 14 градусов, но было тихо. Гуляли по обыкновению около получаса…». Последний русский император обычно фиксировал в своих записях температурные отметки, но при этом описывал погоду весьма скупо.

Другое дело – Михаил Пришвин: «Какой у снега в этот утренний час бывает аромат! Да, если дома тепло и можно быть сытым, и есть хорошая лампа, то зима куда интереснее лета… Сколько зла, сколько злобы в зиме, столь красивой для тех, кто живёт в тепле, и столь ужасной для застигнутого врасплох в поле путника…».

21 января 1917 года. Из дневника писательницы Рашели Хин-Голдовской: «Боже, какие холода! сердце стынет. С Крещенья – непрерывные морозы, 22 градуса, а потом 25 и 27!.. Дома топишь, топишь – и всё холодно. Дрова страшно дороги – 450–60 рублей сажень… Только и слышно со всех сторон: «Неужели этой проклятой войне конца не будет?..»

Мы знаем, что вскоре подоспела революция и другая война – гражданская. Как жаль людей, живших в те страшные годы! Мороз, голод, разруха…

Но вот другие времена. 24 января 1937 года Константин Паустовский пишет из Ялты своему знакомому Генриху Эйлеру:

«Мне очень жаль, что Вас нет в Ялте, у моря – на днях выпал густой снег, стоит мягкая приморская зима, много серебра, солнца, блеска и тишины. Перевалы закрыты, мы почти отрезаны от мира. На море – зелёный весёлый шторм, из моей комнаты слышно, как ревёт прибой и на маяке всё время звонит колокол, – над морем мгла. В воздухе пахнет весной… Очевидно, надо переверстать жизнь, вышвырнуть из неё все мелочи, отдохнуть среди друзей, опереться на людей, действительно родных, любящих и чистых. Нужны настоящее содружество, настоящая работа, милые женские сердца и, наконец, природа. Без неё нельзя прожить ни одного дня, и я, главным образом, за то и не люблю Москву, что там вместо природы – слизь, пропитанная трамвайным бешенством…».

Прыжок во времени. 18 января 1940 года Лидия Бердяева, жена философа Николая Бердяева, живущая в эмиграции во Франции, записала: «Вот уже две недели стоят сильные холода с ветром. Около 10 градусов мороза. У нас испортилось отопление, заперли часть дома и мёрзнем… Но когда думаешь о фронте, <…> то стыдно делается думать о своих невзгодах, вокруг жизнь будто бы тоже замёрзла». Из дневника Корнея Чуковского. 1 января 1957 года: «Вышел в 5.30 утра на балкон, звёзды, как апельсины. Морозно. Снег – как декорация».

У Корнея Ивановича восторг, а Валерий Брюсов в 1909 году испытывал другие чувства и ощущения:

«Загадочная русская зима» – так назвал одну из своих статей в газете МК немецкий журналист, корреспондент газеты «Зюдвест» в Москве Штефан Штолль:

«Каждый год одно и то же. С середины января русские ноют о зиме: «Сколько можно?» «Достало». «Мерзкий холод». «Авитаминоз». «Надоела зима». На такой запрос в Яндексе получишь восемь миллионов ответов. Предлагаются: недвижимость в Испании, секс-туризм в Таиланде, любительские стихи:

«Зимнюю Олимпиаду? Давайте в субтропики, чтобы никто не мёрз!».

А дальше немецкий журналист рассуждает о том, что русские всё же зиму терпят, а вот немцам русская зима – смерть. «В Германии уже много лет говорят об «исчезновении времён года». Дождливые серые зимы, дождливое серое лето. Из-за капризов всемирного потепления в последние годы в Германию возвратились морозы и сугробы древних времён. Но в основном лишь на сутки…»

А у нас в России особая зима. Что же касается холода, то, как писал поэт Николай Глазков, мастер парадоксов, «шебуршит колючий снег. /В стужу и во мраке/Мёрзнет белый человек –/Лучший друг собаки».

Ну, и отчаянный зимний призыв Дины Терещенко (1915–2008):

Зима, январь, ветер, снег. Вроде бы, как сказал классик, «январь-волшебник». Но постоянно от поэтов слышишь жалобы и какие-то звучат претензии, мол, «январчик сопливый/сморкается громко» (Арсений Миронов) и вообще, «В начале января истаяли снега,/Московская зима пообветшала,/А помню, некогда она иной бывала,/И было правильно – морозы и вьюга» (Семён Гринберг, из книги «Самиздат века»).

К сказанному подверстаем ещё строки современного поэта Александра Щербакова:

Всё смешалось в нашей жизни: погода, цены, слова и даже футбол.

Перед переходом на систему «осень-весна» наши футбольные руководители советовались с президентом УЕФА Мишелем Платини, а тот ответил: «Это ваши проблемы. Играйте, как хотите. В чемпионате Франции то делались зимние перерывы, то нет. Когда перерывы были, погода стояла как раз тёплая, и все спрашивали: вы чего не играете-то? А когда мы не делали перерыва, шли дожди, поля покрывались льдом, и все спрашивали: кто придумал играть в такую погоду? В этом споре будет прав тот, кто договорился с погодой».

Но пора подводить черту под нашей январской фенолого-филологической сюитой. Пусть последний аккорд в ней принадлежит Иосифу Бродскому:

«Непроницаемым туманом Покрыта истина для нас», – когда-то изрёк Николай Карамзин. Истина, как будущее, ну, и как погода.

«Будущее укрыто даже от тех, кто его делает», – сказал Анатоль Франс, и с ним нельзя не согласиться. Точно одно: за январём придёт февраль.