Камо грядеши, человек? (общественное движение «Россия 2045)

Акоп Назаретян, руководитель Евро-Азиатского Центра мегаистории и системного прогнозирования РАН

Я много изучал прогнозы, которые делали учёные, философы в последние 200 лет. Иногда поражает их неадекватность: авторы делают некомплексные экстраполяции в будущее – и получают модели, которые уже через 10–20 лет выглядят наивно.

На конгресс приглашено много специалистов по Big History (Универсальной истории, или Мегаистории). Мегаистория – это интегральная картина прошлого – от Большого взрыва, создавшего Вселенную, до современности. Она очень хорошо демонстрирует, что наша мораль, наши духовные ценности, культурные регуляторы – результат развития антиэнтропийных механизмов, продолжающих космические тенденции эволюции.

Мы видим, что сообщества, которые не справились с развитием своих технологий, выбраковывались из исторического процесса. Сохранялись лишь те, которые смогли культурно и психологически приспособиться к возрастающей технологической мощи.

На каждой фазе, когда эволюция заходила в тупик, она находила совершенно неожиданные прорывы, новые пути. Сегодня уже многие физики-теоретики показывают, что нет физических законов, которые бы принципиально ограничивали управление масс-энергетическими процессами.

А меня как психолога интересует другая сторона вопроса: насколько безгранична управляемость нашего внутреннего мира? Роковую роль в судьбе цивилизации на этой планете может сыграть то, что диапазон управляемости внешнего мира превосходит диапазон управляемости нашего внутреннего мира. Если это так, то любая цивилизация во Вселенной имеет некий предел развития, за которым сама себя истребляет. И тогда земная цивилизация уже подходит вплотную к порогу, за которым, по закону техно-гуманитарного баланса, интеллект не способен справиться со своими внутренними мотивами, тенденциями, импульсами агрессии и т. д.

Следом за мной будет выступать профессор Александр Дмитриевич Панов, создатель понятия «кривая Снукса – Панова». Суть его в том, что совершенно независимые расчёты целого ряда исследователей показали: как минимум четыре миллиарда лет развитие шло с ускорением, подчиняющимся простому логарифмическому закону. И если эту кривую экстраполировать в будущее, то примерно в середине XXI века она превращается в вертикаль. Это чисто математический результат, который, видимо, должен означать, что в указанный период времени земную цивилизацию ожидает некий фазовый переход, сопоставимый по значению с возникновением жизни на Земле. Фактически это начало нисходящей фазы истории, которая, если так пойдёт, будет длиться не очень долго, и, в общем-то, эволюция и общество, и, возможно, биосфера на Земле приходят к своему концу. Либо здесь должен присутствовать какой-то прорыв в совершенно новые, фантастические реальности.

Мой дорогой коллега профессор Кричевский, космонавт, человек, который много сделал для осмысления космонавтики, рассказывал нам, как люди полетят на Луну, на Марс. Мне представляется, что это несколько линейная экстраполяция. <…>

Жизненной необходимости населять другие планеты сегодня не существует: экономисты и экологи прогрессивной формации убедительно это доказывают – потому что рост населения опасен лишь до тех пор, пока он опережает увеличение внутреннего разнообразия людей.

Александр фон Хайек, лауреат Нобелевской премии, показал, что нагрузка на среду возрастает, когда растёт количество одинаковых людей. Когда же возрастает количество разных людей, то отходы одной жизнедеятельности становятся ресурсами другой, и, значит, никаких абсолютных пределов демографическому росту на конечной территории Земли не существует.

Если развитие цивилизации пойдёт по оптимальному сценарию, по сценарию выживания, сохранения цивилизации, то в ближайшие десятилетия нам предстоит очень глубоко переосмысливать ключевые понятия нашей культуры. Такие, как человек, животное, машина, смерть, жизнь, бессмертие. Нового осмысления потребует понятие морали. И я думаю, что такое междисциплинарное взаимодействие, как этот форум, сможет что-то подсказать и нам, учёным, и политикам, в плане принятия решений, которые я обозначаю как превращение политики в историю, опрокинутую в будущее.

Александр Панов, астрофизик, автор «кривой Снукса – Панова»

Эволюция представляет собой ускоряющийся процесс, причём ускоряющийся в режиме с обострением – то есть в течение конечного времени скорость процесса формально должна была бы стать бесконечной (некоторая точка, называемая точкой сингулярности), и всякие линейные прогнозы после этой точки становятся невозможны.

Положение сингулярности нетрудно вычислить, в 1960 году это уже было сделано Хайнцем фон Фёрстером и его соавторами, получилось значение «2026 год». В 1965 году расчёты повторил Иосиф Самуилович Шкловский, он получил «2030 год» – как видите, очень близкое значение.

В 1996 году Грэм Снукс, учёный-эволюционист из Австралии, представил эволюцию биосферы и затем человечества как единый процесс, выразив её в так называемых волнах жизни. «Волны жизни» – это некие качественные переходы. И оказалось, что этот процесс происходит в режиме ускорения с коэффициентом 3 – то есть каждая следующая фаза примерно в три раза короче предыдущей. Главное, что Грэм Снукс рассмотрел процесс эволюции биосферы и человеческого общества единым образом.

Очень важный шаг сделал Игорь Михайлович Дьяконов, введя в 1994 году понятие исторической сингулярности. На графике нарисованы положения точки восьми фазовых переходов человеческой истории, обозначенных Дьяконовым, а по оси ординат отложена частота фазовых переходов на единицу времени. Здесь и возникает эта характерная вертикальная асимптота, о которой идёт речь.

В результате для всех точек, начиная с новой эры и кончая последней точкой, так называемой информационной революцией, сингулярность оказывается равной 2015 году, но это не точно, поскольку речь не о точке, а о периоде времени. В этот период обязан сломаться прежний режим эволюции, потому что даже чисто математически она не может продолжать ускоряться прежним образом. И делать предсказания, чисто механически и математически, на эту зону сингулярности невозможно.

Зона сингулярности – это фактически концентрация кризисов. И если человечество выживает в постсингулярной стадии, обязаны быть выработаны компенсирующие механизмы для каждого кризиса, которые человечество должно будет поддерживать. Это непростая жизнь.

Можно перечислить много примеров таких механизмов компенсаций: например, исчерпание минеральных ресурсов делает неизбежным введение замкнутых технологических циклов. Это могут быть разные запреты – скажем, на любые опыты с живыми существами. Представляете, как это затормозит развитие наук о живом? Ещё одна важная проблема, с которой мы столкнёмся, – резкое торможение освоения космоса, о чём говорил Кричевский. По-видимому, в ближайшие десятилетия, а может быть, и дольше, основная часть эволюции будет ограничена планетарными масштабами, что переводит нас в ситуацию ограничения ресурсов.

Я больше всего беспокоюсь о судьбе науки. Любое прогрессивное явление в эволюции не может быть прогрессивным вечно, лидеры в эволюции сменяют друг друга. В этом смысле наука – типичное прогрессивное явление, она возникла в ответ на некие кризисы и служила их преодолению. Так вот, наука как основа формирования вектора развития человеческой цивилизации не может быть вечным лидером. Значит, на смену ей должен прийти какой-то другой лидер, о котором мы пока ничего не знаем. Наука при этом не исчезнет полностью, займёт иное место в человеческой цивилизации. Станислав Лем ещё в 1963 году ввёл понятие информационного кризиса, связанного с наукой. Каждое новое открытие приводит к возникновению новых научных проблем, на которые ещё нет ответа. Поэтому количество нерешённых научных проблем растёт экспоненциально, и через некоторое время учёных для их решения будет не хватать. При этом возникает то, что он назвал «разрывом фронта науки»: не все научные проблемы, которые должны быть исследованы, реально исследуются, наука теряет свою целостность и начинает деградировать.

Ещё одна проблема связана с фундаментальными науками – наукой о микромире и наукой о космосе. Стоимость научных исследований в этой области непрерывно возрастает – соответственно снижается количество научных исследований в единицу времени. Из-за этого интерес к науке падает, её финансирование сокращается, что приводит к ещё большему сокращению числа открытий, возникает петля положительной обратной связи, которая может привести к внезапному коллапсу финансирования фундаментальной науки.

Можно ли использовать искусственный интеллект для преодоления этого кризиса в науке? Например, недостающее число учёных заместить роботами. Или внедрить какой-то способ выращивания знаний, вместо натурных экспериментов. Моё мнение: надежды на возникновение искусственного интеллекта, более сильного, чем человеческий, беспочвенны. Ведь как оценивалась мощность мозга, скорость, с которой он работает? По количеству нейронов и синапсов, по частоте их срабатывания. Это очень примитивная оценка. У амёбы вообще нет нервной системы, а она обладает, тем не менее, очень сложным поведением. Так что мощность мозга – скорее всего, недо­оценённая величина: может быть, на десяток порядков.

Технологии, которые сейчас используются при программировании искусственного интеллекта, – нейронные сети, эвристическое программирование, экспертные системы, эволюционное программирование, – были изобретены между 1955-м и 1961 годами. И с тех пор не было придумано ничего принципиально нового. И дело здесь в том, что мы по-прежнему не понимаем, как на самом деле мыслит человек. Компьютер обрабатывает информацию, а человек – смыслы. По умолчанию предполагается, что смыслы могут быть выражены информационным образом, но никто не доказал, что это так.

Чтобы создать искусственный интеллект, превосходящий по мощности человеческий, нужно открыть некие доселе не известные физические принципы, а предсказать, когда мы их откроем и откроем ли вообще, невозможно.

Лазарь ПУХАЛО, архиепископ Оттавский в юрисдикции Православной Церкви в Америке

С точки зрения православия, душа и тело тесно связаны, разделить их невозможно, а сознание и душа – не только результат эволюции в привычном смысле, но и дар благодати. Основа духовной традиции православия – энергии и свет. Заметим, что апостол Павел в своих посланиях использует слово «энергия» 26 раз. Мы понимаем, что энергии – это вопрос взаимоотношений. В великих паламитских спорах велась полемика о возможности прямого постижения Бога или о возможности только опосредованного его постижения через типы и символы. Григорий Палама отстаивал с православной позиции возможность личного постижения Бога через его нетварные энергии. С другой стороны, наше взаимодействие друг с другом – это создание новых энергий, и, если анализировать с этой точки зрения, то нам откроется особое значение понятия «грех» – «злоупотребление энергиями»! Мы смотрим на человека как на самостоятельное существо, но он не является бестелесным духом… Тело и нус – мне нравится греческое слово «нус», потому что оно означает душу, интеллект и разум – всё вместе – едины, существует синергия, сотрудничество между душой и телом. Физическое тело не является врагом, оно – тоже носитель благодати. Это иной раз и затрудняет нам понимание физической эволюции. Но мы действуем согласно вечному плану Господа, поэтапно переходя от потенциального к воплощённому. Развитие сознания требует того, что мы называем внутренней, или ментальной работой. Именно об этом мы и говорим в рамках данной конференции.

Я давно уже заметил, что когда мы говорим о разных религиях, люди боятся не различий, но, напротив, схожих или одинаковых вещей. Однако следует помнить, что в Древнем мире народы и культуры не были изолированы друг от друга. К примеру, буддизм достиг Александрии до того, как там получило распространение христианство, а в Индо-греческом царстве он был государственной религией. Но мы все – люди, имеем одинаковую природу и сталкиваемся с общечеловеческими проблемами. И по мере их решений часто приходим к схожим выводам. Все мы – вариации одной и той же темы в симфонии человечества, мы – едины.

То, что происходит сейчас с религией, – результат разрушения веры. Она исказила себя, превратившись в средство идеологии. А когда религия превращается в идеологию, даже в тех случаях, когда она права, она заблуждается. Когда происходит разрушение веры и её превращение в идеологию, мы пытаемся заставить других верить в то, что исповедуем сами. И тем самым милитаризируем свою религию. Мне нравится высказывание великого исламского философа Саида Нурси – в большой мере противника политического ислама: «Что хорошего в том, чтобы принадлежать к религии лишь потому, что должен, а не потому, что веришь?..». Мы пытаемся узаконить веру, но это невозможно! Можно требовать конформизма, но не веры. Это огромная катастрофа – когда религия падает до уровня идеологии. Религия – структура, которую мы всегда помещаем поверх духовной традиции. Но должно быть наоборот: духовные традиции всегда должны подниматься над религией.

С наукой, конечно, может произойти то же самое. Я вообще не думаю, что её всегда нужно поддерживать без всякой критики. К примеру, сейчас идёт процесс милитаризации нейробиологии, её пытаются превратить в оружие. То, что наука при этом говорит, – по сути верно, но то, что делает, – ошибочно.

В мире существует три страшных оружия массового поражения – бедность, страх и ненависть, и нам необходим договор об их нераспространении и разоружении. И за использование этого оружия религия несёт такую же ответственность, как любая другая сила человечества. Лорд Бертран Рассел всю свою жизнь повторял: «Любовь – причина, по которой ненависть является глупостью». Так что, я надеюсь, мы преодолеем все разногласия и найдём пути сотрудничества науки и веры – именно веры, не религии!