700 – число позитивное

Этот номер «Науки и Религии» по сквозному счёту – с самого первого, вышедшего в сентябре 1959 года, – оказался семисотым. Можно было бы и не придавать этому значения, но мы подумали, что само число 7, священное во многих религиях, приглашает поразмыслить над результатом многолетнего труда огромного числа людей, создававших уникальный культурный массив – семьсот номеров журнала. Да и пословицы со словом «семь» припомнились, в них оно часто выглядит как решающее: «Семь раз отмерь…», «Семья – семь я», «Для друга семь вёрст не околица», и на неделе семь дней, ну и так далее. А если серьёзно, то пусть разговор по поводу семисотого номера будет подготовкой к серьёзному юбилею: в сентябре будущего года «Науке и Религии» исполняется 60 лет. Есть что вспомнить. В череде журнальных событий приходит на память и частное, но, при рассмотрении с позиций наших дней, оно оказывается сущностно важным. Потому что показывает, как рождались традиции, какими принципами мы никогда не поступались, что двигало людьми, создававшими журнал.

Давным-давно появилась на наших страницах рубрика «Уроки истории». И вот – некоторые уроки нашей журнальной истории.

Лучшие традиции часто рождались не благодаря, а вопреки. Может быть, причиной тому – избранное для журнала название. Когда «на самом верху» принималось решение о новом журнале, рассчитанном «на массового читателя, в том числе на верующих, а также на пропагандистов атеизма», предполагалось, что «наука и религия» – это «наука против религии». Союз «и» имел изначально значение противопоставления. Но шло время, и эта грамматическая категория получала другой смысл. «И» – союз соединительный», – так заявил представитель журнала на большой публичной встрече в Ленинграде в 1989 году, и с ним был согласен выступавший там отец Владимир (Сорокин), ректор Ленинградской Духовной академии (информационным поводом встречи было 400-летие патриаршества в Русской Православной Церкви, а журнал в то время готовился к своему 30-летию). К самой идее совместного выступления ректор отнёсся поначалу настороженно, ожидал от нас каких-то выпадов, а в итоге отозвался на такое наше понимание союза «и» одобрительным смехом.

Разрядка. Перестройка. Весёлое время. Но и сложное. А работать в нём удавалось успешно, почти миллионный тираж тому свидетельство – не только потому что утверждались новые подходы, освобождение от идеологических шор, но и потому, что в редакции всегда, традиционно, независимо от особенностей времени, непреложными правилами были: научная достоверность религиоведения; уважение чувств верующих (подлинное, а не предписанное формальным законом); соблюдение конституционных гарантий свободы совести; реакция на острые вопросы, касающиеся проблематики журнала.

Далеко в истории остались для нас погромные печатные органы действовавшего в 1920-30-е годы Союза воинствующих безбожников – «Безбожник» (газета и журнал), «Антирелигиозник», «Воинствующий атеизм» и даже «Безбожник у станка». Мы никак не могли считать себя их преемниками. У нас – настоящая наука, а не примитивная пропаганда; у нас авторы – корифеи религиоведения и других областей знания, а редакции не надо было дожидаться перестройки, чтобы защищать конституционные права верующих.

К слову вспомнить, в 1980-е годы в редакцию регулярно слал свои номера журнал «Американский атеист». И никак невозможно было познакомить читателя с его содержанием – представить, как это там у них делается. Потому что и тексты, и рисунки в «Американском атеисте» – по грубости, издевательству и тотальному критицизму – для «Науки и Религии» были просто непечатными. Погромностью своей порой перекрывали «Безбожника» сотоварищи! А когда издатели этого американского «Безбожника» появились у нас в редакции (приехали на нашу Международную книжную ярмарку), мы увидели мило улыбающуюся американскую семью – родители и сыновья, типичные мирные фермеры. Они нам простодушно объяснили, что подписчикам их журнал рассылается в непрозрачных бандеролях – чтобы соседи не знали, что рядом живёт «американский атеист». К нам они пришли, понятно, как к коллегам. Расспрашивали о проблемах, острых событиях в церковно-общественной жизни, которые вскрылись в период перестройки. Понимающе слушали, кивали. Наши позиции «наука – закон – диалог» им вроде вполне были понятны, и никак невозможно было представить, что они и есть тот самый «Американский атеист». Потом мы его получать перестали – почему, Бог весть.

Несколько слов о наших авторах. У нас выступали крупнейшие специалисты по историко-религиозной части, учёные с мировым именем – академики Б. А. Рыбаков, В. Л. Янин, византолог А. П. Каждан, историк раннего христианства И. С. Свенцицкая, исламовед М. Б. Пиотровский (нынешний директор Эрмитажа), этнограф-религиовед С. А. Токарев. Это далеко не полный список представителей академической и университетской среды с соответствующими принципами. А вот, например, член нашей редколлегии доктор философских наук Л. Н. Митрохин (в период перестройки стал директором Института философии Академии наук) мог заявить печатно пропагандистам научного атеизма, что, призывая отказаться от Бога, отрицая религиозные учения, они должны будут спорить не только с конкретным верующим человеком, но и с Достоевским, Львом Толстым, Альбертом Швейцером, Мартином Лютером Кингом, Махатмой Ганди…

Можно взять любой, например, заканчивающий очередную сотню, номер – и увидишь в нём яркие имена. Знаменитости нередко предоставляли журналу право первой публикации. Печатал свои новые статьи Михаил Бахтин, Ричард Бах «подарил» нам свою «Единственную», Даниил Гранин свою повесть, Александр Житинский, ныне очень популярный, – свой роман «Потерянный дом». Да и первая публикация Виктора Пелевина, тогда ещё никому не известного, случилась на страницах «НиР» – лёгкая, видно, у нас рука.

Были, конечно, особенно при правлении Хрущёва, и авторы, что называется, «в авторитете», являвшие собой образцы советской школы научного атеизма, выполнявшие задачу генсека «показать по телевизору последнего попа». Не могли не быть. Их скорее можно назвать научными безбожниками, и не без воинственности. Но вот что интересно: и в их материалах верующие читатели находили знания – их статьи были полны цитат из Священных писаний, святоотеческих текстов. «Массовый читатель» получал в школе «НиР» начальные знания по религии, для него журнал был своего рода ликбезом. Неформальные интеллигентские религиозные кружки выписывали журнал как источник библейских комментированных текстов.

А когда в 1989 году журнал начал публикацию «перевода смыслов» Корана, выполненного тогда ещё никому не известной, а сегодня знаменитой, Валерией Пороховой, число подписчиков из мусульманских районов СССР резко увеличилось: люди вырезали эти тексты из журнала и составляли книжечки. Это сейчас можно свободно купить Коран в любом переводе, а тогда такая публикация была и сенсацией, и подарком верующим.

Впрочем, это началось задолго до 1980-х: уже на второй сотне номеров (если уж мы начали счёт сотнями) завязался диалог с верующими или ищущими духовный путь читателями. Они научились находить на наших страницах то, что им интересно, и с пониманием воспринимали «атакующий» класс. А главное – на страницах журнала не допускалось никакого ущемления их достоинства, противопоставления другому – «передовому», сознательному контингенту.

Ветераны «НиР» помнят, как пришедший в конце 1960-х годов из партийно-пропагандистских структур главный редактор А. С. Иванов стал вычёркивать из статей «воинственные» термины: идеологическая борьба, непримиримость к религиозным предрассудкам, фронт атеистического воспитания, наступление атеизма, победа разума над силами религиозной тьмы и тому подобное. При нём появилась в журнале рубрика «Святыни нашей Родины» (само это слово – «святыня» – не было в чести у идеологических активистов). В ней публиковались очерки о героическом Куликовом поле, об истоке великой русской реки Волги, о трагической истории первой коммуны на Алтае, о подвиге солдат на Малаховом кургане, о памятниках Сталинграда. Шёл поиск определения святых мест и подвижников. Всё это вызывало и споры, и размышления. И заставляло невольно думать: живо, не умерло в сердцах и душах наших людей подлинное религиозное чувство. А вот сегодня – насколько живо оно? Но сейчас не об этом.

Итак, наш читатель оказался чутким к новым интонациям. Почта выросла количественно и качественно. Стала доверительнее и – более того – читатель делился своими горестями от той самой «непримиримости» на том самом «фронте»: кого-то отчислили из медицинского института или уволили с работы за принадлежность к религиозной общине – какой же это будущий медик, да и нечего держать таких в советском учреждении, вдруг они фанатики? Лишилась своего места работы учительница за то, что похоронила мать по обряду её веры, – какая же это воспитательница детей? Но у журналистов «Науки и Религии» в руках было действующее в то время Законодательство о религиозных культах: написано пером – не вырубишь топором идеологии. И кстати, главный редактор А. С. Иванов, в послужном списке которого было руководство лекторской группой Центрального Комитета партии, мог ещё и «одухотворить» букву закона цитатой из классиков марксизма-ленинизма. Они много чего писали разного, в том числе и о пользе терпимого (как бы теперь сказали – толерантного) отношения к инакомыслию, а наш главред и у «классиков» выявлял внутренний диалог. Именно диалог с каждым годом утверждался как один из главных принципов журнала.

В 1980-е годы в журнале была рубрика «Духовные поиски и заблуждения». Здесь союз «и» означал, что, мол, есть и те, кто нашёл то, что надо, а есть и другие, заблуждающиеся; можем публиковать и тех, и других. Своего рода индульгенция на право всерьёз и подробно рассказывать о различных философско-религиозных и эзотерических школах. А читателю это требовалось. Характерный разговор на очередной публичной встрече в середине 1980-х: «Давайте нам «Тайную доктрину» Блаватской!» – «В первых номерах нового года дадим главы с комментариями» – «Не нужны нам ваши комментарии!» – «Получите номер – позвоните, пожалуйста, в редакцию и подтвердите, что сказали». Звонка не последовало. Да мы и не ждали. Знали – читатель получил то, чего хотел, – чтение главного опуса Блаватской и с пояснениями дело нелёгкое. Читательский заказ журнал выполнял. Публикацию «Тайной доктрины» готовили наши сотрудники Евгений Лазарев и Валентина Пазилова – она потом выпустила первую в нашей стране развёрнутую биографию Блаватской в научно-популярной серии издательства «Знание».

Ещё к вопросу о терпимости, умении/неумении слушать. Та же вторая половина 1980-х (тогда ещё 360-е номера «НиР»). Приходит письмо с жалобой на вульгарный атеизм с примерами из центральный широковещательной прессы. Автор письма – литовский ксёндз отец Чеславас Каваляускас – оскорблён ненаучностью и бестактностью выступлений, тем, что христианских учителей упрекают в заведомой лжи. В частности утверждается, что Евангелия составлялись не ранее конца II века, а то и позже. Пропагандисты ссылались при этом на Ф. Энгельса (Энгельс действительно приводил это утверждение, пользуясь разработками критического религиоведения своего времени). Главный редактор (с 1985 года по 2006-й) В. Ф. Правоторов сразу нацелился на публикацию: «Ксёндз-богослов просит слова и защиты на наших страницах, и резоны его нам внятны, хотя и не совсем». И Валентина Пазилова пишет ответ-комментарий. Соглашается с тем и в той мере, с чем можно согласиться. Но при этом призывает не отказывать светской науке в праве исследовать историю религиозных учений, не записывать всех научных атеистов в заведомо ложные авторы. Вроде бы всё, можно публиковать. И нужно. Но ещё кое-что остаётся. Пан Каваляускас в запале так кроет атеистический агитпроп, что местами выглядит почище критикуемых. И в план командировки сотрудника, отбывающего в Литву, вносится увещевательная встреча с Чеславасом, чтобы он сам снял резкости. Ксёндз при личном знакомстве оказался человеком весёлым и лёгким; понимает резоны, с готовностью снимает грубости. Диалог выходит в свет. И самое главное – он продолжился. Замечательный во многих отношениях прецедент, достойный отдельной брошюры. Главное, что в нём было достигнуто, – взаимопонимание и уважение. Что и требовалось…

Потом у нас выступал, и по темам острым, непростым в решениях, связанным с разработкой нового «Закона о свободе совести и религиозных организацях», митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл (нынешний Патриарх). Кстати, в подготовке этого исторического закона принимал участие и главный редактор «НиР». Митрополит Ленинградский и Таллинский Алексий (в скором времени избранный Патриархом) делился на наших страницах мыслями о деятельном милосердии. Часто публиковали свои статьи священники, учёные богословы разных конфессий. Разговоры всегда были проблемными. Но культура диалога – с редакцией, с читателем, по-прежнему разномысленным, разноконфессиональным, – присутствовала органично. Она была условием публикации. С благодарностью был встречен читателями разговор священника Александра Меня с имамом одной из татарских мечетей – один из первых примеров публичного собеседования представителей двух конфессий.

Всё это сейчас вспоминается на крайне тревожном фоне, когда то и дело воинственно защищаются, утверждаются и низвергаются святыни и всё чаще наши соседи и собратья начинают вести разговор «на языке фронта», с претензией на монопольное владение истиной, с обвинительными актами, грубыми выходками, угрозами. Да, глобально плохо с диалогом цивилизаций, с этноконфессиональными отношениями. И самое опасное сегодня – это переходящее в непримиримость и наступление полузнание, сиречь невежество.

Вот поэтому мы и считаем верным, и даже промыслительным, что тогда, в 1980-е, несмотря на настойчивые предложения, не поменяли название журнала, как это сделали многие издания, прежде всего идеологические (правда, и с новыми логотипами они недолго выходили). «Наука и Религия» осталась со своими исключительного значения словами в названии – и с непременным «и».

Ольга БРУШЛИНСКАЯ (работает в журнале с 1970 года),

Валерий ЛОБАЧЁВ (в журнале с 1986 года)