Отечественное изобразительное искусство: единство в многообразии

Русская, или российская, национальная школа в изобразительном искусстве – тема не только важная и интересная, но и весьма дискуссионная. О богатстве отечественной художественной школы и её вкладе в мировую культуру мы побеседовали с кандидатом искусствоведения, профессором кафедры литературы и искусства РГИСИ, действительным членом Петровской академии наук и искусств, членом Союза художников Санкт-Петербурга Николаем ГРОМОВЫМ.

– Вопрос очень интересный и сложный. Конечно, на всемирных выставках иностранцы воспринимают наше искусство в совокупности как русское. Однако мы сами должны помнить, что у нас огромная многонациональная страна, и многие художники на основе академического образования стараются создать что-то своё, местное. И поэтому необходимо учитывать, что есть художники Севера и Юга, художники московской и петербургской школы, сейчас стали чаще говорить о школе Зауралья и т.д.

Если же говорить об общих корнях нашего национального искусства, то, во-первых, это различная орнаментика, разнообразные декоративные формы творчества – всё то, что прочно живёт в народе, хотя, опять-таки, подразделяется регионально. Например, по отделке традиционного женского платья легко определить, в каком регионе оно пошито – скажем, в воронежской, архангельской губернии. В этом и заключается богатство нашего народного художественного наследия. Во-вторых, большую роль сыграл пришедший к нам вместе с христианством византизм, который веками сохранялся в иконописи и храмовом творчестве. Наконец, третий мощный поток в нашу художественную культуру привнесла созданная императрицей Елизаветой Петровной Академия художеств, взявшая за основу болонскую школу живописи. В силу этого третьего фактора творчество наших художников XVIII-XX веков мало чем отличалось от европейского. И только уже с приходом Советской власти наше изобразительное искусство приобретает собственное, не похожее на других лицо, поскольку были провозглашены требования изображать простой народ не в привычном нищенском, убогом состоянии, а как великого труженика, как героя. Однако здесь уже мы должны, скорее, говорить об искусстве советском, которое объединяло усилия художников из разных республик.

Так что подчеркну ещё раз: при том, что русское изобразительное искусство – это мощное, целостное явление, оно внутри себя имеет множество неповторимых оттенков в соответствии с импульсом этническим или региональным. Каждый раз, когда я вожу своих студентов в Русский музей, я говорю им, что правильнее было бы назвать его музеем отечественного искусства, потому что это более широкое понятие, чем просто русское искусство. Вот для зарубежного зрителя – да, все мы просто русские, в том числе и представители бывших советских республик: армяне, грузины, молдаване… И, если честно, купно наше искусство на Западе не всегда ценят, отдавая должное лишь отдельным мастерам. Но это не наша вина, это результат отсталости их мировоззрения. Куда правильнее для них было бы увидеть и по достоинству оценить наш вклад в мировую художественную культуру.

– Да, не секрет, что многие зарубежные и отечественные искусствоведы говорят о вторичности русского искусства по отношению к художественным школам стран новоевропейской культуры. Есть мнение, что у нас было лишь два по-настоящему крупных достижения – иконопись и авангард. Насколько, по-вашему, обоснован такой критический взгляд?

– Ну, как я уже говорил, византийские традиции в нашей иконописи сохранялись веками, хотя при этом, конечно, храмовое творчество развивалось, и мастера из разных регионов привносили в него что-то своё. Эти новшества действительно порой потрясают силой образности, цвета, композиционных приёмов. Тем не менее, я думаю, что на Западе интерес к нашей иконописи скорее историко-археологический, именно как к наследию Византии. Что же касается авангарда, тут мы действительно были первыми, несмотря на то, что в народной массе у нас к авангарду до сих пор относятся с некоторым пренебрежением.

Именно наши авангардисты почувствовали необходимость внести новый пласт в художественную культуру и заложили основу для того, что сейчас называют дизайном. Авангард некоторое время заметно отличал наше искусство от искусства других стран, хотя, конечно, мы были не единственные. Похожие поиски после Первой мировой войны были у немцев, пытавшихся найти новые интересные цветовые и пластические решения, которые вдохновляли бы на выход из состояния нищеты и голода, в котором оказалась Германия. В этом же направлении двигались голландцы, а потом и американцы, которые, благодаря своей мощной промышленности, осуществили многое из того, что у других было ещё только на стадии обсуждения.

– Вы пишете о таком интересном явлении в истории искусства, как трансформация идеала красоты. Не могли бы вы наметить основные черты «русского типа красоты», мужской и женской? Какие произведения, на ваш взгляд, наиболее зримо воплощают этот идеал?

– Потрясающим образцом нашего красавца-мужчины, на мой взгляд, служит портрет работы О.А. Кипренского, на котором изображён один из братьев Дениса Давыдова – Евграф или Евдоким, точно неизвестно. Долгое время вообще бытовала версия, что это сам Денис Давыдов, но он был несколько иной конституции. Так или иначе, этот портрет являет собой потрясающий образ русского мужчины – там и физическое совершенство, и внутреннее содержание. Ведь красота не может быть только внешней, это скучно, это ничто – необходима ещё и красота внутренняя. Если же о скульптуре говорить, то у В.И. Демут-Малиновского есть «Русский Сцевола», который собирается отрубить себе руку, потому ему против воли поставили клеймо – знак поступления на службу к Наполеону. Кстати, интересный и по-своему символичный факт: в Академии художеств не придавали особого значения, какой национальности натурщик, и для многих картин и скульптур, в том числе, возможно, и для «Русского Сцеволы», позировал татарин Ильяс.

Что же касается женской красоты, то она чрезвычайно многообразна и удивительно поэтично воспета нашими художниками. Есть тип народной красоты – это мягкость черт, округлость форм, хорошо прочерченное лицо с красивыми бровями и распахнутыми глазами. Здесь, конечно, существует разница между Севером и Югом. Понятно, что южные красавицы прочерчены лучше – черноокие, чернобровые. А вот в северных рыжеволосых или русоволосых девушек нужно всматриваться. Впрочем, и здесь всё не так однозначно. Например, одно время в Русском музее висел женский портрет работы В.М. Васнецова – утончённый, немножко грустный, а на другой стене в том же зале был помещён портрет красавицы, написанный В.И. Суриковым. Видно, что оба типажа скорее относятся к северной красоте, но Суриков выше по мастерству, и в этом диалоге он явно одерживает победу над Васнецовым. Его сибирячки дышат здоровьем, они налитые, румяные, словно пряники.

Другое разделение касается социального типа красоты. Например, красоту купеческую замечательно воспел Б.М. Кустодиев. Неслучайно он называет свои произведения «Красавица», «Русская Венера». Иной вариант красоты более утончённый, дворянский, он воспет В.Л. Боровиковским. Его красавицы пылкие, быстрые, подвижные. Нельзя обойти вниманием и декаданс. В первую очередь здесь надо выделить творчество В.А. Серова, который написал портреты Иды Рубинштейн, княгини Ольги Орловой… В этом типе женской красоты преобладает надломленность, недовольство текущей жизнью, некоторая провокативность.

– Некоторые авторы критикуют отечественное изобразительное искусство XIX – XX вв. за навязчивую нарративность и дидактичность, за «литературоцентричность», за решение чисто повествовательных, а не эстетических задач. Согласны ли вы с такой оценкой?

– Я считаю, что это снобистская позиция. Если уж начинать такой диспут, то и про целый ряд французских картин можно сказать, что это больше литература или исторический пересказ. Взять хотя бы картину Поля (Ипполита) Делароша «Кромвель перед гробом короля Карла Стюарта» из нашего Эрмитажа. Это что, не литература? И это вполне естественно: на определённых этапах развития изобразительное искусство непременно обращается либо к историческому, либо к бытовому рассказу, потому что и публика, и сами художники в этом нуждаются. Ничего плохого в этом нет. Когда же говорят, что это делается в ущерб эстетике, то здесь, как правило, подразумевается очень узкое понимание эстетики – только как цвета, пластики, композиции. А ведь и литературные, и исторические сюжеты могут быть выполнены очень талантливо. Вспомним хотя бы творчество К.Е. Маковского или картину И.Е. Репина «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года». Так что утверждать, что эстетика не должна иметь бытового, исторического, литературного содержания – это неправильно, это никому не нужный снобизм. Народный интерес к изобразительному искусству намного шире, и его нельзя ограничивать, исходя только из каких-то своих узких представлений.

– История мировой культуры соткана из взаимодействия природных и социальных факторов. Какое начало, по вашему мнению, в большей степени проявилось в русском художественном видении – природное или общественно-историческое?

– Русское искусство тем и велико, что оно откликается на всё. Западный зритель, пожалуй, более ограничен в своих жизненных интересах, а наш человек необычайно широк, так что даже порой страдает от этого. Вот и получается, что наши художники вдохновляются и природой в разных её вариантах – горами, морем, лесами, степями, и различными человеческими типажами (ведь человек тоже дитя природы!). В чём, скажем, гениальность репинских «Запорожцев»? В том, что там изображён не один какой-то тип среднерусского бедолаги, сбежавшего от помещика на юг, а представлены самые разные типы, все очень интересные. Так что и наша природа, и наш народ – это огромный и очень многообразный источник вдохновения для художников.

– Каков, если так можно выразиться, «социально-тематический колорит» произведений русской живописи? Можно ли говорить о преемственности социального послания разных поколений русских мастеров?

– Одна из сквозных тем произведений наших художников –материнство. Будь то графиня с ребёнком или крестьянка со своим семейством, не суть важно. При этом в быту, к сожалению, у нас нет такого трепетного отношения к женщине, к матери, оно живёт именно в искусстве. Возможно, здесь свою роль сыграло и то, что в каждом доме, в каждой избе в красном углу традиционно помещался образ Богородицы. Другая сквозная тема – это героика. Она существует в разных вариантах: и в немного скучной академической манере, и в реалистической, и в передвижнической живописи, и в советском периоде. Особое место в рамках этой темы занимает героика военная, неизбежно сопровождаемая темой смерти и страдания. И это неудивительно – вспомним хотя бы эпиграмму пушкинских времён: «В России дышит всё военным ремеслом./ И Ангел делает на караул крестом» (здесь имеется в виду ангел на Александрийском столпе).

Так, например, у Василия Верещагина есть картина, изображающая тяжелораненого русского солдата, который до последнего сражался и теперь пытается спастись с поля боя, чтобы его не добили. Мы не знаем имени этого солдата, видим, что художник изобразил его просто, без лишнего пафоса, но мы понимаем, что перед нами герой. Кстати, в связи с темой героики уместно ещё раз вспомнить и портрет Е. Давыдова, в образе которого Кипренскому удалось передать готовность русского офицера совершить подвиг. Думаю, если бы Наполеон увидел этот портрет в 1809 году, когда он был написан, может быть, он бы и понял, что в Россию лучше не соваться.

– Одна из наиболее острых дискуссионных тем – советский период в истории отечественного искусства. Насколько, по вашему мнению, органичным и продуктивным был этот период?

– Главная заслуга нашего советского изобразительного искусства – его массовость. Именно в советский период в нашей стране было создано огромное количество художественных школ, училищ, вузов – нигде в мире такого ещё не было. Сейчас, к сожалению, художественные школы и вузы закрываются, значительно снижается их педагогический уровень, и это огромная потеря. Разумеется, при таком количестве профессионалов и конкуренция была очень высокая, многие художники оставались в тени, но лично я ничего плохого в этом не вижу. Если брать историю искусства, то многие крупные художники до поры до времени не были широко известны. Зато советские художники были представителями разных регионов, разных народностей, и они привнесли в отечественное искусство массу новых, разнообразных тем. Так что мы и тематически были богаче всех остальных в то время.

Кстати, когда советский период начинают упрекать за отсутствие христианской темы в изобразительном искусстве – это несправедливо. Христианская тема тоже сохранялась, просто в меньших пропорциях, чем в предыдущие периоды, и известны широкой публике становились только лучшие её образцы – например, работы П.Д. Корина, М.В. Нестерова. На передний же план вышли работы, посвящённые жизни страны, её трудового народа…

Кроме того, мы и технически были очень сильны, ведь советское искусство развивалось во всех направлениях – и в живописи, и в скульптуре, и в монументальном творчестве. Так что, пожалуй, единственный минус, который я могу назвать – это возникшие со временем махинации в системе поощрений. Те же звания заслуженных и народных поначалу присваивали художникам справедливо, а потом часто стали продвигать «своих», что называется, по блату.

– А не считаете ли вы, что советский период проиграл стилистически за счёт того, что такое привилегированный соцреализм вытеснил из отечественного искусства другие перспективные направления?

– Это заблуждение считать, что всё советское искусство сводилось к соцреализму. Я бы сказал, что соцреализм – это высшее проявление нашего советского искусства. В.И. Мухина, И.Д. Шадр, П.Д. Корин, Т.Т.Салахов – вот те мастера, которые действительно достойны высокого звания художника социалистического реализма. Потому что социалистический реализм зовёт человека к высотам, к честному служению своей профессии и своей стране. Когда Таир Салахов создаёт образ нефтяников, мы видим, что перед нами самоотверженные труженики – пусть у них нет ещё звёзд Героев, видно, что такими людьми страна должна гордиться. Я уж не говорю про Веру Мухину, это же мощнейшее творчество!

Поэтому когда социалистический реализм критикуют, пытаются выставить каким-то недостойным явлением, то вытаскивают на свет образцы действительно слабые. Но по такому принципу запросто можно разбомбить то же французское искусство, там тоже много слабого. Собственно, вся история искусства и заключается в том, что постепенно из общей массы произведений выкристаллизовывается то, что действительно ценно. Недаром Лев Толстой говорил, что для объективной оценки художественных произведений необходима дистанция в полсотни лет. Ведь к этому времени тех, кто пестовал и продвигал своих, уже нет, и на свету остаются только лучшие произведения.

– Как бы вы оценили современный этап в истории отечественного изобразительного искусства?

– К сожалению, Академия художеств сейчас переживает период упадка. Раньше поступить в неё было очень тяжело (даже такие светила, как Марк Антакольский, Илья Репин, Василий Суриков не проходили с первого раза!). А сейчас конкуренция низкая, в силу тяжёлой экономической ситуации стараются набрать побольше студентов-«внебюджетников». В результате, учиться поступает весьма слабо подготовленный контингент. Да и преподавательский состав сейчас довольно слабый, в основном, это подельщики. Впрочем, такое и в прежние времена было: в воспоминаниях наших великих мастеров нередко говорится, что в Академии остаются преподавать, как правило, чиновники, а не пылкие таланты.

Ещё одна беда нашего времени – апатия, гонка за модой, нежелание серьёзно работать и уж тем более вступать в соперничество с гениями предшествующих эпох. Я часто повторяю печальную шутку, что когда мы были студентами, мы учились, подрабатывая, а нынешние студенты работают, подучиваясь. Но всё же я верю, что после нынешнего упадка наступит новый период взлёта, и искренне желаю попасть на этот взлёт своим студентам. Потому что всё живое развивается таким образом, а искусство – оно живое. Да и народ наш необыкновенно талантлив и чрезвычайно расположен к художественному творчеству.

Беседовала Марианна МАРГОВСКАЯ