Возвращение в Новгород В. ЛОБАЧЁВ

1150-ЛЕТИЕ РОССИИ

Возвращение

в Новгород

«Он царствует, он торжествует ввиду готовящегося праздника; он знает, что по всей России теперь говорят более всего о нём… Хоть на один день, да первое место!»

«Он» – это Новгород. Так о нём писали в «Санкт-Петербургских ведомостях» в 1862 году накануне празднования 1000‑летия России. «Он царствует» – не преувеличение. В Новгород на пароходе отправился царь Александр II с семейством и свитой. Туда же спешат представительные делегации со всей России. Едут граждане разных сословий – гости. В течение недели входят в город войска для участия в торжественном действе. Утро 8/20 сентября, Новгородский кремль. Царь объезжает войска, готовые к параду. Затем – литургия в Софийском соборе, во время которой на площади с памятника «Тысячелетие России» слетает белое покрывало. Крестный ход из собора, освящение памятника, молебен, церемониальный марш войск…

Верхнюю часть памятника – державу, знак монаршей власти – обвивает надпись: «Свершившемуся тысячелетию Российского государства в благополучное царствование Александра II-го лета 1862».

Да, то был праздник самодержавный, династический; православный (литургию служил митрополит Санкт-Петербургский и Новгородский Исидор); военно-государственный (на памятнике и Рюрик с мечом и щитом).

И всё же! 1000‑летие России празднуется, в первую голову, не в Санкт-Петербурге, не в Москве, не в Киеве – в Новгороде! Ну да, скажете вы, так ведь дата эта, тысячелетняя, значимая, связана с Рюриком, с летописным преданием о «призвании варягов», то есть именно с Новгородом. Конечно. И более того: летописи сходятся в том, что от новгородских князей-варягов пошло объединение Руси, Северной и Южной, им же, явившимся с Севера Олегу и Игорю, Киев обязан своим стольным статусом.

Добавлю ещё, что через новгородское княжение потом пройдут, прежде чем прославиться на великом княжении русском, Владимир Святой, Ярослав Мудрый, Александр Невский. Какой опыт, какие уроки дала им новгородская политическая школа – тема отдельного исследования. Но что дала – несомненно. А потом, спустя столетия, произошло «возвращение на круги своя», но на новом, большем витке: Санкт-Петербург, он и по месту и по роли – Новый Новгород. Только теперь уже столица империи. И, наверное, точен, а не метафоричен был наш соотечественник-эмигрант, историк Г. В. Вернадский, когда в своей книге «Киевская Русь», вышедшей в США в 1947 году, говорил об «имперском проекте», который начали осуществлять ещё князья-варяги…

Но вернёмся к памятнику «Тысячелетие России». Подойдём к нему поближе, рассмотрим. Среди больших фигур среднего скульптурного ряда, символизирующего вехи строительства Государства Российского, – Иван III. Между тем именно он положил конец самостоятельности Великого Новгорода и его особому политическому устройству. Однако ни рядом, ни среди 109 фигур нижнего скульптурного яруса не нашлось места для разгромившего Новгород Ивана IV. При том, что в скульптурной группе «Государственные люди» времена Грозного представлены – Сильвестром и Адашевым. И ещё – Анастасией Романовной, первой женой Ивана IV! Это обычно трактуется как память о её благом влиянии на царя, при ней он, дескать, был другим, не Грозным. (Такую мысль внушал историкам и сам царь в своей переписке с Курбским.) Присутствие царицы Анны на памятнике можно объяснить, наверное, и тем, что она – Романовна, связующее звено между Рюриковичами и Домом Романовых. Но всё-таки получается, что царица с Сильвестром и Адашевым подменили, вытеснили из славной истории Отечества Ивана Грозного. Вот такая историософия! Особенно если учесть, что среди 128 фигур памятника женщин всего 6. И одна из них – скорбящая фигура супротивницы Ивана III, новгородки Марфы Посадницы – она в группе «Военные люди и герои»! Вот такая история…

А теперь отойдём от памятника так, чтобы видеть его в целом. Колокол! И не может не прийти на память – неконтролируемая ассоциация! – вечевой колокол «Господина государя Великого Новгорода». И как выслал его с вырванным языком из покорённого города Иван III.

Вот вам и ещё одно возвращение в Новгород – колокольное…

Всё это к тому, что празднование памятных исторических дат всегда проблемно. Вольно или невольно, оно приводит к проявлению исторических смыслов. Гениальный памятник-колокол, сотворённый по проекту молодого живописца М. О. Микешина, тому примером. Надо сказать, что первоначально в российском правительстве возникла идея поставить в Новгороде памятник Рюрику. Но вскоре проектное задание было переосмыслено: должен быть многоликий монумент, рассказывающий о тысячелетней истории России. Ответом на этот вызов и стал представленный на конкурс проектов микешинский колокол.

Казалось бы, многоликость уводила и памятник, и праздник от яростного противостояния в исторической науке норманистов и антинорманистов. Не тут-то было. А ведь за вопросом, откуда пришли летописные «варяги», какой национальности они были, непременно вставал другой: наша государственность – она своя, выстраданная и самовдохновенная, или – привнесённая, «подаренная»? А значит, даже и – правильная или неправильная? Хороши вопросы в эпоху начинающихся благих реформ, вызывающих недовольство, брожение!..

Начало «норманского спора» привычно относят к ХVIII веку, времени распространения в российских элитах европоцентристского мышления. В упрощённом виде это трактуется как спор в Санкт-Петербургской Академии наук между академиками-немцами (норманистами) и Ломоносовым (антинорманистом). Это и так, и не так.

Ещё в ХVI веке, в своих «Записках о московитских делах» Сигизмунд Герберштейн, бывший посланник «Священной Римской империи германской нации» на Руси решил разобраться, откуда пришли в Новгородскую землю те самые «варяги». И вовсе не из любви к истории российской и к россиянам. А потому, что «если верить бахвальству русских, эти три брата вели свой род от римлян, как и, по его собственным словам, нынешний московский государь». Этого Герберштейн перенести не мог. Стал перебирать варианты происхождения тех «варягов»: «шведы, датчане или пруссы». Но, задумавшись о природе слова «варяги», вспомнил, что в давние те времена «с Любеком и Голштинским герцогством граничила какая-то область… со знаменитым городом Вагрия» и что русские называют Балтийское море «Варяжским», то есть «варяги» – из Вагрии (созвучно). Жители же этой области «не только отличались могуществом, но и имели общие с русскими язык, обычаи и веру», поэтому «русским естественно было призвать себе государя вагров». Действительно, вагры были славянами, а Герберштейн, сам того не имея в виду, оказался первым антинорманистом.

Что же касается Михаила Васильевича Ломоносова, то он, вступив в спор с петербургскими немцами-норманистами, воспользовался уже существовавшими к тому времени историческими версиями, построенными на созвучии этнонимов. Он назвал нашими предками роксоланов (сарматское ираноязычное племя, в переводе их название означает «белые, светлые аланы»). Версия о том, что роксоланы пращуры русских, появилась в ХVI веке в трудах польских историков. Из причерноморских степей роксоланов вытеснили гунны. И, по предположению Ломоносова, шли роксоланы и шли (на то и Великое переселение народов), пока не достигли предела земли на берегу Балтийского моря, где и поселились, в Пруссии (опять же созвучие с Русью, русами). Так, невольно, Ломоносов наградил Рюриковичей сармато-балтской родословной…

Парадоксы норманизма и антинорманизма вообще феноменальны – своей беззастенчивой напористостью. Достойно удивления, как с ХVII века – сначала в Швеции, а потом и на академической российской почве – процветал норманизм шведско-норвежского толка (и соответствующий антинорманизм). Но ведь в «Повести временных лет» прямо сказано, что «призванные» варяги были не «свеи» и не «урмане», то есть не шведы и не норвежцы.

Сменяются эпохи, геополитические ориентиры, государственные системы и названия государств, а норманизм и антинорманизм всё ещё существуют. Хотя вроде бы есть такая тенденция: крайности сходятся по мере углубления учёных в тему. Вот характерный в этом смысле посыл из последней книги антинорманиста А. Г. Кузьмина (1928–2004) «Начало Руси» (М., Вече, 2003):

«С 1970‑х гг. во властных структурах заметно поднимается та сила, которая привела к развалу страны и её экономики. В археологической литературе появились работы, в которых доказывалась преобладающая роль норманнов в социальной верхушке древнерусского общества… В академической сфере антинорманистам становится всё труднее изложить свои проблемы… Играет роль и то обстоятельство, что многочисленный новый археологический материал не укладывается в жёсткую схему автохтонности и этнической однородности. Но вместо поисков новых решений некоторые авторы излишне доверчиво хватаются за готовые старые. Снова встаёт альтернатива: славяне или германцы-норманны, как будто никаких иных групп в Европе и не было. При этом нередко ход рассуждений практически совпадает с крайними норманистскими представлениями: славянское должно выглядеть как нечто совершенно идентичное в пространстве и времени, а германское – это всё, что оказывается за пределами такой идентичности».

В этом номере мы публикуем материалы историков Веры Бегичевой – об историческом контексте летописного предания о «призвании варягов» и Андрея Богданова, который представляет правление великой княгини Ольги как принципиальный этап в становлении государственности Руси. Ведь наряду с понятием начало, есть и более ёмкое и достоверное понятие начала.

Валерий ЛОБАЧЁВ