Жена, облечённая в солнце. Катерина Кудрявцева

Далее ещё более загадочно. Большой красный дракон поджидает, когда у неё родится младенец, чтобы съесть его. Но жене даются два крыла, и, спасаясь от врага, она летит в пустыню, где пребывает в продолжение «времени, времен и полвремени» (стих 14). В конце книги говорится, что она – невеста Агнца, и она же – святой Иерусалим, нисходящий «с неба от Бога». А в городе том золотом обитают Господь, Агнец, апостолы и праведники…

Тут есть над чем задуматься, тем более, что нет в Священном Писании случайных слов и образов. Кто эта жена? Зачем дракон за ней гонится? И почему она – святой Иерусалим? Толкований было предложено множество. Немало художников вдохновляла «жена, облеченная в солнце» на создание великолепных полотен, возник и развивался иконописный её образ.

Известны два основных толкования: Община (Церковь) и Богоматерь.

Некоторые комментаторы видели в этом образе исключительно Церковь христианскую, а 12 звёзд на голове её, по их мнению, символизировали 12 апостолов. Есть и так называемая «двойная интерпретация»: этот образ Откровения символизирует и Церковь (в первую очередь), и Деву Марию.

Существует трактовка «жены» как Новой Евы. Ещё со времён Иустина Мученика и Иринея Лионского проводились параллели между Евой и Марией: через женщину пришла смерть, через женщину придёт и вечная жизнь.

Таковы философско-богословские трактовки смысла, который, возможно, вкладывал в образ облечённой в солнце жены автор текста (кто бы он ни был – Иоанн, ученик Иоанна или кто-то неизвестный нам). Но вряд ли мы поймём когда-нибудь, о чём именно думал человек, создавший этот полный таинственных, необычных образов текст Откровения. В поисках истоков этой необычной образности современные религиоведы обратились к мифологии. Находили родство образа жены с египетской Исидой и фригийской Кибелой. А уж сюжетов борьбы героя с драконом в различных мифологиях не счесть… Но смысл «жены, облеченной в солнце», оставался тайной при всех выдвигаемых предположениях, в разной степени приближающихся к ней. Образ женщины – один из центральных (а часто единственный) в истории человеческой цивилизации на ранних этапах. Рождающая нового человека женщина становится одной из мировых загадок, которая и послужила развитию всеобъемлющего образа Великой Богини-Матери. Этот образ присутствует практически во всех культурах мира, свидетельствуя о попытках древних людей объяснить себе вещи очевидные, но непонятные, такие, как человеческое рождение и смерть, восход и заход солнца… Оно появляется как бы из земли и исчезает в земле, «рождаясь» и «умирая». Как рождается? И как умирает? Известно огромное число мифов, толкующих это явление. Восходящее солнце рождает богиня, под землёй, а на закате за ним гонится, пытаясь уничтожить, некий монстр, чудовище, змей. Сама богиня, женщина-земля не есть свет, свет она рождает, оставаясь тёмным сосудом, земной утробой. И мифы рассказывают о том, как свет выходит из некоего тёмного закрытого пространства: сосуда, корзины, ящика, часто – из пещеры. В башкирском мифе некая старуха похищает солнце и прячет его в пещере за горой. Японская богиня солнца Аматэрасу удаляется в пещеру. И сосуд, и пещера становятся в культурах «женскими» символами и – образами Богини-Матери.

В мифах многих народов есть рассказ о женщине, которая рождает свет или огненного ребёнка. У финнов снежинка рождает сына-огонь. А у пареси в Южной Амазонии женщина зачинает от угля и рождает первый огонь.

Известны мифы о богинях – матерях солнечных богов и героев. У древних египтян это богиня неба Нут – мать звёзд и солнца Ра; в шумеро-аккадской мифологии «великая госпожа» Нингаль – мать бога солнца Шамаша (Уту).

Солнечные герои – мотив, популярный у многих народов: от древнейшего населения Африки – готтентотов до индейцев чибча-муисков в Южной Америке. Солнечные герои – это и уподобляемые солнцу египетские фараоны или римские императоры.

Известны примеры и солнечных богинь. Угаритская богиня Шапшу (Шапашу), хеттская Арина, йеменская Шамс, японская Аматэрасу… Многие народы, в том числе и примитивные, отождествляют солнце с женщиной. Во всех семитских языках – так же, как в германских – солнце женского рода.

Возможно, «женское солнце» – образ вторичный, связанный с отождествлением самой женщины с тем, что она рождает. Дело в том, что «примитивное» сознание, в котором возникло это «солнце», гораздо сложнее сознания современного, неспособного охватить многое одновременно и пытающегося всё «разложить по полочкам». Изначально в том древнем сознании женщина – именно тьма, земля, из которой всё рождается. Но она – это и то, что рождает сама, она как бы присутствует и вовне, и внутри. Такое свойство сознания соединяет противоположности и несопоставимости, они в нём существуют одновременно и вовсе не исключают друг друга. Женщина может быть и тьмой, из которой свет появляется, и тем светом, который она рождает сама. Но свет этот она никогда не приобретает: свечение женское – изначальное.

И если женщина, являясь тёмным началом, свет рождает, то мужчина и есть рождённый ею свет. И в этом случае женское свечение – свечение внутреннее. Вот что говорится об этом в Нартском эпосе: «Матерь нартов по берегу шла, она без солнца светилась, словно солнце, без луны сияла вся, как луна». Она светится, подобно солнцу, именно потому, что способна рождать, она – матерь народа. Солнечное дитя – обычно мужского пола. Мужского, потому что это иное, его природа – свет и порядок. Но в противоположность женскому внутреннему свечению, мужское свечение – приобретённое. Женщине не надо добывать свет, он, по сути, – внутри неё. А мужчина уже есть нечто иное по отношению к матери, это сын-свет.

Добыча света может быть связана с обретением женщины, предмета или добычи животного, являющегося женским символом и излучающим свет. У африканского народа нкунду есть миф, в котором человек Лонкундо во сне видит, как в капкан попалось солнце, а утром находит там девушку, светящуюся, как огонь. Герой может добывать предмет. И обычно предметы эти относятся к области женских символов. Так, в образе чаши появляется и средневековый Грааль, и персидская Хварна (фарн), божественный свет, благодать, передающаяся человеку. Применительно к животным – к примеру, герой ловит птицу, излучающую свет. В славянских сказках это Жар-птица, одно перо которой наполняет дом светом.

К мотивам приобретённого мужчиной света относятся и сюжеты о возвращении утраченного света, и сюжеты, где герой уподобляется свету или становится его частью.

Образ мужчины – как света, рождённого женщиной, не исключает мотива завоевания им этого света, становящегося женщиной.

Обратная сторона рождения солнца – мотив его исчезновения, временной смерти. И здесь появляется сюжет погони за солнцем некоего чудовища. Эта попытка объяснить исчезновение солнца ночью или во время затмений присутствует в мифах многих народов. Змей Апоп каждую ночь гонится за египетским богом солнца Ра, народ лхота нага в Тибете верит, что затмения солнца и месяца вызывает небесная собака, пытающаяся их сожрать (вспомните у Корнея Чуковского: «зубастый крокодил солнце в небе проглотил»).

С мраком и чудовищем борется, конечно, герой. Но тут два варианта: в первом случае солнце – мужской персонаж, а дракон, чудовище – женский, что соответствует тёмной, хтонической стороне женской природы, отождествлению богини с землёй и подземельем, куда скрывается солнце. Она породила, она и убила.

Во втором варианте солнце, за которым гонится дракон, – женщина: ведь она и есть свет, он внутри неё, она его рождает. Оба варианта – архаические. Например, скандинавская солнечная богиня Соль бежит от небесных волков, которые должны проглотить её в конце времён.

А теперь обратимся к пространству Ветхого Завета и ветхозаветных апокрифов, к той традиции, из которой вырос Апокалипсис.

Да, солнце превозносилось, да, ему поклонялись многие соседние с Израилем страны. И именно этого боялись еврейские правители и мудрецы. Но именно библейские запреты на солнцепоклонничество говорят о том, что оно было. Да и немало библейских имён и названий несут в себе «солнечные» корни «шемеш» и «херес» (в переводе с иврита – «солнце»). Не раз упоминаются города Бейт-Шемеш («дом солнца»), Ен-Шемеш («солнечный глаз/источник»), Хар-Херес («гора солнца»). Родом из Бейт-Шемеша и Самсон – кстати, это имя означает в переводе «солнышко».

Не раз в Библии появляется и непременный атрибут солнечных богов – солнечные колесницы. Небесную колесницу видит и пророк Иезекииль в известном видении Божественного престола у реки Квар (Ховар).

Более того, некоторые учёные даже считают, что Храм Соломона был построен как солнечный храм – поднимающееся в дни равноденствия солнце озаряло Святая Святых, что понималось как манифестация Славы Господа.

Ну и, наконец, явно видна и связь образа самого Бога с солнцем. Хотя важно, что не солнце становится Богом, а, скорее, Бог – это солнце, вечный свет. А тварное солнце – слуга Господа. 84‑й псалом называет Господа «солнцем» и «щитом». 104‑й говорит о Боге, «одевающемся в свет». Апокрифы называют Бога «отцом светов», чьи очи «светлее солнца». Иногда с появлением Бога связывается глагол «светить» (Второзаконие 33: 2). Его одежды и видимый облик явно горят и светятся, о чём прямо говорится у Даниила, Иезекииля и в апокрифе «Первая книга Еноха». Да и всё Царство Божие явно окрашено в солнечные тона: и канонические, и неканонические книги Библии упоминают «великий свет», который воссияет в будущем мире.

Интересно, что «солнечное» (световое) описание Бога переходит на нечто от Него исходящее или Им порождённое. На то, что одновременно есть и Сам Бог, и нечто отдельное, действующее самостоятельно. Это может быть как мужская сущность (эманация, атрибут), так и женская. Это и Слава Господня (на иврите «слава» мужского рода), и Его Имя, и Великий ангел, и Сын Человеческий. К женским Божественным образам относятся Премуд­рость и Шехина.

Премудрость, «излияние Славы Вседержителя», отражает Божественный свет. Сияние Шехины, женской манифестации Божественного присутствия, освещает мир от края и до края. Но все происходящие от Бога сущности взаимосвязаны и переплетены. Так, образ единого Бога просто дробится на мужское Божественное и женское Божественное.

А если говорить о свечении женщин «из плоти и крови», то тут прежде всего надо вспомнить невесту из Песни Песней: это Суламифь – «блистающая, как заря, прекрасная, как луна, сияющая, словно солнце». В апокрифе «Жизнь Адама и Евы» упоминается женское «облачение». В славу облачена Ева, но, вкусив запретный плод, теряет это облачение. Так, единственный раз в ветхозаветном пространстве, появляется образ облечённой светом женщины.

Есть в Ветхом Завете и мотив рождения женщиной светящегося необычного младенца. В Первой книге Еноха женщина рождает Сына Человеческого, который затем становится фигурой космического масштаба; а жена Ламеха, внука Еноха, рождает ему сына Ноя, чьё тело «бело как снег, и красно как роза», чьи глаза, подобно солнцу, освещают весь дом. В обоих случаях о женщине, рождающей необыкновенного сына, ничего не сказано. Она остаётся в тени.

К мужчинам, приобретающим свет, относятся, прежде всего, праведники, на которых переходит свет, исходящий от Господа. Праведники обретают свет в будущем мире, уподобляясь светилам (Первая книга Еноха) или же надевая новые светящиеся одежды (Откровение Иешуа бен Леви). Преображается в световую сущность и Енох, который становится Сыном Человеческим, согласно одному тексту, или ангелом Метатроном, согласно другому.

Библейские мужи могут и «добывать» светящихся женщин. В литературе, посвящённой Премудрости, присутствует мотив её поиска и обретения. И жизнь нашедшего Премудрость озаряется светом. Тема обретения женщины-света есть и в Песни Песней: «Со мною с Ливана, невеста! Со мною иди с Ливана!»

Итак, в Библии есть и светящиеся женщины, и женщины, рождающие светящихся младенцев. И мужчины, излучающие свет, и мужчины, добывающие его. Есть в Библии и предметы, излучающие свет.

Предмет не только светится, он к тому же и «женский», и требует обретения. Само слово «Тора» («Пятикнижие») – женского рода. Безусловно, совсем не обязательно, чтобы все слова женского рода в иврите имели какую-то связь с изображением женщины. Но образ Торы, Закона («тора» на иврите – «закон») становится некой персонификацией Божественных аспектов, прежде всего женского образа Премудрости. Как и Премудрость, истинный Закон (Тора) требует поиска и обретения. И обретение Торы также связано с обретением света. Лицо Моисея светится, когда он сходит с Синая со скрижалями Завета. И в Притчах Соломоновых вместе с отождествлением Премудрости и Торы есть тема света.

В Ветхом Завете найдём и мотив погони. Прежде всего, это сюжеты борьбы небесной: Бога с неким морским созданием – Левиафаном, Рахавом, крокодилом (танином). Яркий пример – псалмы (29‑й, 65‑й, 74‑й, 89‑й, 104‑й), книга Иова. Намёк на первоначальный конфликт с водой и хаосом присутствует также в книге Иеремии. Уже в первой главе книги «Бытие» есть все детали предвечного конфликта. Чудища нет, но учёные отмечают филологическое родство слов «бездна» («тэхом») и аккадского «Тиамат», имени женского чудовища, олицетворяющего предвечные воды и побеждённого богом Мардуком, сотворившим после этого мир.

Мотив погони присутствует на земном плане – там, где речь о борьбе Израиля с врагами. Египет, Ассирия, Вавилон – все беспокойные соседи евреев предстают в образе морского монстра.

Ну и, наконец, это план эсхатологический, когда сюжет борьбы Бога с противоположной ему хаотической силой переносится в конец времён. Новое Творение как бы повторяет Первое Творение, только на этот раз достигнута окончательная победа.

Но имеют ли эти библейские сюжеты отношение к погоне за светом? Да. И непосредственное. Именно этот контекст является одним из первичных значений подобных сюжетов.

Во многих фрагментах, где говорится о противостоянии Бога и чудовища, присутствует тема света, связанного с образом Бога, море тогда становится царством мрака. И подтекст сей настолько силён, что порой пропадает сюжет очевидной борьбы с чудовищем, но остаётся противопоставление тьмы и света.

В ряде библейских сюжетов борьба эта показана во взаимоотношениях людей, причём значимыми становятся роли мужчины и женщины.

Драма Самсона и Далилы (или Далиды – но это написание отличается от оригинального еврейского «Delila(h)»). Имя «Самсон» восходит к слову «солнце», «Далила» – к слову «ночь». (О «ночном» значении этого имени говорят современные исследователи.) Само действие Далилы – отрезание волос Самсону, в результате чего он теряет свою силу, и приводит к ослеплению и плену. Так ночь «отрезает» солнечные лучи. Но волосы у Самсона отрастают, как лучи восходящего солнца, к которому возвращается «сила» с приходом следующего дня.

В сюжете с Адамом и Евой тоже, хотя и с трудом, можно выделить пару «свет-тьма». И конфликт здесь следует рассматривать в плоскости Бог – змей с Евой. Тогда получается тот же сюжет борьбы божества, представляющего свет, с тёмным, хаотическим началом в виде змея-женщины. Хотя сюжет этот скрыт в сложном повествовании с участием многих действующих лиц.

Так в ветхозаветном пространстве действуют древние архетипы. Что-то перемешалось, забылось, стёрлось. Но на самом деле всё те же темы, те же образы…

Те же образы – в Откровении Иоанна Богослова. Причём появляются они с новой мифологической мощностью и яркостью.

Солнце восходит из земли, как бы рождается, с этим связаны мифы о рождении богиней (которая сама по себе может оставаться тёмной бездной) светящегося ребёнка. Отсюда – образ женщины, внутри которой находится свет. И каждый день солнце скрывается за горизонтом, поглощаемое землёй, горами или водными безднами. Отсюда – мотив погони за солнцем некоего чудовища, которое, по сути, и является той же богиней-землёй.

В Апокалипсисе появляются оба мифа. Причём одновременно.

Миф первый – внутреннее свечение женщины, рождающей солнечного героя. Апокалипсис: жена, имеющая в чреве дитя, облечена в солнце. И, вероятно, не случайно её солнечная характеристика связана именно с этим состоянием, ведь после рождения ею Сына свечения уже нет.

Миф второй – тёмное чудовище-хаос гонится за солнцем, пытаясь его съесть. Апокалипсис: дракон преследует жену, образ которой в данном случае и есть то солнце (мистическое, божественное).

Мало того, в Апокалипсисе присутствуют и два варианта погони-борьбы – погоня за женщиной-светом и борьба с солнечным героем. Ведь семиголовый дракон гонится за женой, облечённой в солнце, беременной ребёнком мужского пола, и сражается сначала с Михаилом и ангелами, а затем, окончательно, – с Сыном Человеческим, который, на самом деле, и есть тот солнечный герой. И, вероятно, тут можно вспомнить схему: если дракон гонится за мужчиной, то чудище это – существо женского пола. Не стоит напрямую утверждать, что дракон в Апокалипсисе – женский образ. Но, скорее всего, можно указывать на женский архетип дракона: женщина – змея, женщина – морское чудовище.

И если рассматривать жену как солнце, то образ этот становится не просто интересной мифологической аллюзией, но, можно сказать, изображением «системообразующим».

Видение жены, облечённой в солнце, появляется ровно в центре Откровения, в серии видений, которая, как отмечает большинство учёных, является четвёртой в композиции книги. Число 7 не просто часто встречается в тексте, оно становится структурой Апокалипсиса. Семь серий по семь видений – это весь Апокалипсис до момента нисхождения Небесного Иерусалима. Четыре серии (послания, печати, трубы, чаши) явно пронумерованы от 1 до 7. Три серии – неявно.

И жена, облечённая в солнце, появляется как раз в четвёртой серии, ключевой, центральной. И серия эта обрамлена двумя другими, практически параллельными, связанными с трубами и чашами. Обе серии в целом следуют за повествованием египетских казней, но на четвёртом месте и там, и там появляется совершенно новый мотив, а именно – бедствия, связанные с солнцем и другими небесными светилами. Необычно и то, что расположение четвёртых казней в обеих сериях совершенно симметрично, что нельзя сказать о других казнях. Да и вообще казней в контексте с трубами и чашами в Откровении семь, в отличие от десяти египетских казней книги «Исход».

Так почему же такой акцент солнца на четвёртом месте? Может, солнце просто красиво смотрится по центру? А может, что случилось тогда? Случилось событие весьма знаменательное – на четвёртый день творения, согласно книге «Бытие», были созданы все небесные светила. Натяжка? Возможно, она была бы, если бы еврейское сознание так не цеплялось за ту немаловажную неделю творения, постоянно образно повторяя и транслируя повсюду эту символику.

К тому же жена, облечённая в солнце, появляется стоящей на луне и в короне из двенадцати звёзд. Таким образом, перечислены все небесные светила, сотворённые на четвёртый день творения, хотя солнце явно выделено.

Так что в том, как в тексте расположен образ жены, облечённой в солнце, есть особый смысл. Как и во всей семеричной структуре Апокалипсиса, символизирующей семь дней творения.

Вот так в образе жены, облечённой в солнце, переплелись все возможные «световые» мифологические мотивы. Но вряд ли это было сделано специально. Возможно, подсознание подсказало это автору. Возможно, приобщённость к человеческой истории. Хотя, так или иначе, именно солнце поставил он в центр всего Откровения.

Почему? Что произошло, когда семеричные видения закончились? И что означает превращение жены в Небесный город? Это тема следующих статей.

РГГУ, Центр изучения религий