Религиозные свободы.
Не могу сказать, что я был у истоков перемен, происходивших в советском обществе 1990-х в отношении к религии, но то, что я к ним был причастен, – это несомненно. Хотя бы потому, что в 1990 году мне довелось опубликовать «Лекции по истории философии» Владимира Соловьёва, которые я открыл ещё в 80-х годах, – этот документ был неизвестен исследователям его творчества.
Мне было необходимо сличить набранный текст с оригиналом, хранившимся в Отделе рукописей Государственной публичной библиотеки имени Салтыкова-Щедрина (сейчас – Российская Национальная библиотека). У меня было письмо от журнала «Вопросы философии», где говорилось, что издание «Лекций» готовится в связи с постановлением Центрального Комитета Компартии Советского Союза (ЦК КПСС) о необходимости публикации русского философского наследия. Хранилища и рукописные фонды раньше могли открываться или нет в зависимости от ситуации, но ясно, что обладателю такого письма во всём помогут и всё дадут, и это было показателем того, что перемены в обществе явно начались!
Строго говоря, в отношении религии они начались ещё в 1988 году. В дни 1000-летия христианства на Руси я открывал эту тему в программе Центрального Телевидения «Взгляд». Это был прорыв, и не только «благодаря», но и «вопреки» всяким указаниям свыше: телевизионные начальники тогда плохо понимали, что можно, а чего нельзя. Каждый руководитель действовал в меру своего разумения. После нескольких моих выступлений на темы религии в программе «Взгляд» Анатолий Лысенко, тогдашний редактор молодёжной редакции ЦТ, был вызван в ЦК, к чиновнику по фамилии Капто, который его отчитал и сказал: «Зачем вы тему религии так педалируете? Ну выступил у вас Смирнов один раз в связи с 1000-летием христианства – и достаточно! Зачем вы эту тему в других выпусках опять подымаете?» И это несмотря на то, что сама программа «Взгляд» была, как говорится, «обо всём и ни о чём» и не могла существенно повлиять на общественное мнение. Тем не менее само появление человека, который говорил с экрана о проблемах Церкви и религии, безусловно, не прошло незамеченным. Выступал я на эти темы и в газете «Московские новости», там уже могли говорить и писать достаточно свободно, в том числе и о религии, а вот на телевидении решили притормозить: юбилей прошёл – и ладно! Лысенко рассказывал мне, что в ответ на реакцию Капто он ответил вполне в духе того времени: «Что же, нам теперь ещё тысячу лет ждать, когда снова будет повод для этой темы?»
Но процесс, как говорится, пошёл. Публиковались произведения классиков русской религиозной мысли, ряд периодических изданий и телевизионных программ знакомили общество с кругом проблем, связанных с жизнью Церкви, с жизнью религиозных организаций и верующих. Кто-то скажет, что это было, в общем, поверхностное, чисто информационное освещение. Наверное. Но оно вполне соответствовало тогдашнему уровню общества в отношении этой темы. И поднимались такие важные вопросы, как, например, необходимость нового законодательства о религии. В конце 80-х принятие закона «О свободе совести и религиозных организациях» только планировалось (он был принят в 1990 году), но при его обсуждении уже предусматривалась социальная и благотворительная деятельность Церкви. Необходимость всего этого приходилось тогда обсуждать и доказывать в спорах! Это теперь всё, что касается религиозной жизни, кажется таким обычным явлением в средствах массовой информации, а тогда вокруг этого кипели нешуточные страсти.
Программу «Взгляд» вели молодые, симпатичные ведущие, они были полны энтузиазма, стремления к переменам в обществе и открыты самым сложным и разнообразным вопросам. Но при этом они страдали некоторым советским догматизмом (что естественно после деятельности на руководящих комсомольских постах, в редакциях иновещания, работавших на зарубеж). Например, Владимир Мукусев говорил: «Я не понимаю, зачем нам вообще нужна религия? Как я могу называть священника «отцом»? Да какой он мне отец?»
Тем не менее даже в 1988 году мне удавалось в каких-то телепередачах показывать сюжеты из религиозной жизни, но они тогда вызывали неоднозначную реакцию даже у моих коллег-журналистов, к примеру, массовое крещение баптистов на реке в Белоруссии. Было много споров среди ведущих программы. Кому-то это показалось проявлением крайнего фанатизма со стороны верующих, и как следствие прозвучали высказывания, что не стоит на всю страну показывать подобные, не очень-то выдержанные в идеологическом плане сюжеты. В таких случаях ничего не оставалось, как защищать русских протестантов, убеждать руководство редакции, что они – граждане своей страны, советские люди, что у нас свобода совести и нет никаких законных оснований лишать их права исповедовать свою веру. Это затрагивало уже в те годы вопрос о толерантности и равноправии религий в светском государстве. Появилась и тема, которая не обсуждалась в советское время, – духовная жизнь, роль религии в формировании взглядов человека, нечто, выходящее за пределы обыденного, привычного.
Люди тогда искренне интересовались всем, что связано с религией, и новые знания, воспринятые открыто, несомненно, влияли на жизненную позицию. Все ждали перемен и были готовы к тому, чтобы они произошли в собственном сознании. Религия была только частью, только сегментом огромного социального сдвига, происходившего в стране. Надо отдать должное тогдашнему председателю Совета по делам религий при Совете министров СССР Константину Харчеву: он и его команда точно рассчитали эффект от перемен в религиозной жизни многонациональной и многоконфессиональной страны. Во всяком случае, это и для руководства страны был самый быстрый и доступный способ показать всем, что это всерьёз и надолго! Не все и не сразу поняли, что возрождение религиозной жизни в стране стало постепенно восприниматься как триумф и реванш прежде всего Русской Православной Церкви, которая уже тогда заявила о себе как о первой среди равных. Константин Харчев не был горячим сторонником такого поворота, и вскоре он был снят со своего поста и вернулся в Министерство иностранных дел СССР, откуда и пришёл в Совет. А в схемах будущего государственного устройства, которую «рисовали» перестроечные партийные чиновники, явственно обозначался привилегированный статус РПЦ.
В самой церковной среде появилось встречное движение, которое открыто, в отличие от иерархов, поддержало перемены, происходившие в стране, – появилось движение «Церковь и перестройка», к сожалению, недолго просуществовавшее.Это было в конце 80-х. А в 90-е годы начался настоящий религиозный бум. Естественно, в нём не было глубокого религиозного просвещения, постепенного, шаг за шагом, открытия имён религиозных мыслителей, философов, их трудов и творений. Постижения «пути русского богословия» так и не произошло. Большинство тех, кто «стал на путь религии», толком ничего не знают о Розанове, Бердяеве, Соловьёве, Леонтьеве, Хомякове, их трудах. И ни Церковь, ни религиозно-просветительские организации, ни православные фонды этого знания людям не несут. А ведь в начале 90-х романтики религиозного возрождения думали и ждали, что у нас вновь, как в начале XX века, возродятся религиозно-философские собрания!
В то время многие люди, выражаясь по Розанову, стояли у «церковных стен» и с опаской, но, конечно, и с большим интересом поглядывали: а что там, за церковной оградой? И не спешили туда войти, они хотели понять: что такое христианство – как идея общественного устройства, как смысл жизни? Людей интересовали такие темы, как христианство и мир, жизнь по Евангелию, христианская этика. Многие искали ответы на эти вопросы, как это делала в начале XX века русская интеллигенция. Пусть это были философские вопрошания, но уже они сами вели людей ко Христу…
Церковь, как показало время, не стала этим искателям помогать в труде религиозно-философского осмысления жизни, она выполняла сугубо богослужебные функции: крещение детей и взрослых, венчание вступающих в брак, отпевание умерших, введение в приходскую жизнь, катехизация, изучение литургической традиции и житий святых. Разумеется, всё это необходимо, но… Средства массовой информации не способствовали религиозному просвещению. Когда в 90-е годы религиозная тематика стала заполнять эфир и страницы печатных изданий, журналисты оказались к этому абсолютно не готовы, их никто этому не учил. Им показалось, что эта функциональность приходской жизни и есть та церковность, которая необходима изголодавшемуся по «духовности» народу. Они стали просто «подсовывать» обществу псевдоцерковную тематику и давать информацию о «жизни приходов». Основными и бесконечными темами стало открытие храмов и монастырей, рассказы о каких-то неведомых православному миру старцах. Люди, которые обо всём этом писали, были далеки от православия, они попутно его для себя открывали (или другую, близкую тому или иному автору религию), кормили читателя продуктом своего самообразования. И это вместо того, чтобы попытаться вместе с потребителем информации поразмышлять: А что такое Церковь для нас сегодня? Как она осуществляет свои задачи и как должна их осуществлять? Какую роль может сыграть религия в жизни каждого человека, в формировании его сознания? Конечно, те, кто искал именно такой внешней церковности, её и получили. А те из светских людей, которые умеют критически мыслить, увидели скучнейшие сюжеты по ТВ, услышали малозанимательные разговоры по радио «на тему» и прочитали энное количество публикаций и поняли, что всё это совершенно не интересно современному человеку. Речь идёт не только о молодых людях, но и о тех, кому за тридцать. Поэтому у них уже выработался рефлекс отторжения… Церковная жизнь их поначалу заинтересовала, но потом отошла на второй план, не затронув глубоко их ум и сердце….Недавно я смотрел по каналу «Россия-24» программу странного формата: передачу ведёт известный в РПЦ иерарх вместе с каким-то журналистом – то один скажет реплику, то другой. Журналист всё время апеллирует к авторитету владыки и тем самым якобы задаёт «острые вопросы». Например, он говорит: «А что ж, в Церкви священники-то разные бывают…» Тут можно было бы ждать какого-то живого разговора, но иерарх продолжает речь в духе назидательной проповеди: «Нельзя относиться к Церкви по поведению того или иного пастыря. Церковь — это богодухновенный институт, это Тело Христово, а священники – это те же люди». Что же нового можем мы из этого узнать и почерпнуть, кроме катехизической беседы, увы, совершенно лишённой того духовного напряжения и безусловной искренности, которая звучала, к примеру, в словах протоиерея Александра Меня? Он тоже, конечно, не говорил ничего сверхнового, но надо отдать ему должное: это был действительно проповедник, который проповедовал, привлекая внимание людей к православию, а не вещал. Религиозная тематика в нынешних российских СМИ не достигла уровня дореволюционной церковной журналистики. Я не говорю уже об уровне журналистики западной, где в любом крупном политическом издании, разумеется, светском, есть раздел, где совершенно отстранённо, но очень компетентно, а самое главное – аналитически пишут о религии, в которой, как известно ещё со времён античности, нет ничего другого, чего бы не было в жизни!
Однако скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, любые ожидания и мечты, сталкиваясь с реальностью жизни, проходят испытание временем. Творцы религиозного ренессанса в России в начале ХХ века тоже имели свои чаяния и надежды, из которых далеко не всё сбылось. Не зря русский мыслитель Фёдор Степун назвал свою замечательную книгу, написанную в эмиграции, «Бывшее и несбывшееся»… Константой его жизни было «перевести христианство в жизнь», к её концу он записал: «Лишь иссквозив всё своё творчество последнею религиозною тоскою, может человек оправдать творческий подвиг свой… Религиозная правда всякого создания человеческого духа заключается, таким образом, не в том, что он утверждает, будто бы овладел Богом, а лишь в том, что он видит и знает, что в созданном им произведении Бога нет, а есть только тоска по Нём».Именно эта тоска по Богу, стремление к Нему всегда двигало и движет русского человека во всех его творческих устремлениях. Ещё только начато осмысление пути России в XXI веке, ещё только идёт процесс её духовного выздоровления, а значит, рано или поздно последует и результат. Ведь Религиозное Возрождение, начатое на рубеже XIX и XX веков, ещё не закончено. Всё ещё только начинается!