Письмо Клавдии Прокулы к Фульвии

…Ты знаешь, что с наступлением моей шестнадцатой весны я была соединена узами брака с римлянином Понтием, потомком древнего и знаменитого дома, занимавшим тогда в Иберии важное правительственное место. Едва мы вышли из храма, как мне должно было ехать с Понтием в провинцию, ему вверенную. Нерадостно, но и без отвращения я последовала за супругом, который по своим летам мог быть отцом моим…

Первые годы моего замужества прошли спокойно, небо даровало мне сына. Он был мне дороже дневного света! Я разделяла мои часы между исполнением обязанностей и удовольствиями, позволительными женщинам. Сыну моему минуло пять лет, когда Понтий, по особенной милости императора, был назначен проконсулом Иудеи.

Владыки народов в Иеросалиме меня окружали почестями, но я жила в совершенном уединении, ибо евреи подозрительны, горды, ненавидят чужестранцев – «гоев», как они нас называют. По их злоречию, мы оскверняем своим присутствием землю, будто бы завещанную им Богом.

Я проводила время с моим младенцем посреди моих тихих садов, где мирты переплетались с фисташками, где стройные пальмы возвышались рядом с цветущими померанцами и гранатовыми деревьями, – там, под этою свежею тенью, я вышивала покровы для алтарей или читала стихи Виргилия, столь усладительные для слуха и ещё более сладкие для сердца.

В редкие минуты досуга, которые муж мой уделял мне, он бывал мрачен и грустен. Как ни тверда рука его, но и она была ещё слабою, чтобы удержать в повиновении этот жестоковыйный народ, так долго независимый, возмутительный от природы, разделяемый тысячью буйных сект, которые соглашались только между собою в одном – в бешеной ненависти к имени римскому!

Одно лишь из значительных семейств в Иеросалиме оказывало мне некоторую дружбу; это была семья начальника синагоги.

Я находила удовольствие в посещении его супруги – Саломии, явившей образец добродетели и кротости, в свидании с их двенадцатилетней дочерью Семидой, любезною и прекрасною. Иногда они говорили мне о Боге отцов своих, читали мне некоторые отрывки из священных книг. И сказать ли тебе, Фульвия? Вспоминая слышанные из уст Саломии хвалы Всевышнему Богу Иакова, Богу Единому, невещественному, вечному, недоступному страстям и порокам, которым мы так часто даём божественные имена на алтарях наших, Милосердому, Всемогущему Богу, соединяющему благость, чистоту и величие, – я слышу голос Семиды. Он сливается со звуками псалтири царя Давыда, которые я пробовала повторить на лире…

Но с некоторого времени Семида оказалась нездорова. Как-то утром мне сказали, что она скончалась в объятиях матери, причём без предсмертного томления. Сражённая скорбью, обняв своего сына, я поспешила к ним, чтобы поплакать с несчастною Саломиею.

Дойдя до искомой улицы, мои люди с трудом могли проложить дорогу моим носилкам, ибо флейтщики, певчие и толпы народа теснились вокруг дома. Остановясь на подходе, я заметила, что толпы расступились пред группой идущих… Во‑первых, в этой группе я увидела отца Семиды. Но вместо скорби, которую я ожидала прочесть на почтенном лице его, оно выражало глубокое убеждение и странную надежду, для меня непонятные. Подле него шли три человека простой и грубой наружности, бедно одетые, за ними, завернувшись в мантию, шёл некий Муж во цвете лет.

Я подняла глаза. И вдруг опустила их, как бы пред ярким сиянием солнца. Мне казалось, что чело Его озарено, что венцеобразные лучи окружают Его локоны, ниспадавшие по плечам… Невозможно выразить тебе, что я почувствовала при взгляде на Него. Это было вместе могущественное влечение, ибо неизъяснимая сладость разливалась во всех чертах Его, и тайный ужас, потому что глаза Его издавали блеск, который как бы обращал меня в прах. Я последовала за Ним, сама не зная, куда иду.

Дверь отворилась, и я увидела Семиду; она лежала на одре, окруженная светильниками и овеянная ароматами. Она была ещё прекрасна небесным спокойствием, но чело было бледнее лилий, рассыпанных у ног её. И синеватый перст смерти оставил след на её впалых ланитах и поблекших устах. Саломия сидела подле неё безмолвная, почти лишённая чувств. Она, казалось, даже не видела нас.

Иаир, отец девицы, бросился к ногам Незнакомца, остановившегося у постели, и, указывая Ему красноречивым жестом на усопшую, воскликнул: «Господи! дочь моя в руках смерти, но если Ты пожелаешь, она оживёт!..»

Он взял руку Семиды, устремил на неё Свои могучие взоры и произнес: «Встань, дитя Моё».

Фульвия, она повиновалась! Семида приподнялась на своём ложе, поддерживаемая невидимою рукою, глаза её открылись, нежный цвет жизни расцвел на её ланитах. Она протянула руки и воскликнула: «Матушка!»

Этот крик разбудил Саломию. Мать и дочь судорожно прижались друг к другу, а Иаир, простершись на землю и осыпая поцелуями одежды Того, Кого называл Учитель, повторял:

– Что должно, чтобы служить Тебе, чтобы получить жизнь вечную?

– Изучить и исполнять два закона: любить Бога и любить ближнего! – Сказав это, Он скрылся от нас, как эфирная, светлая тень…

За ужином я рассказала Понтию всё, чему была свидетельницею. Он поник головою и сказал: «И ты видела Исуса Назаретского? Это Его ненавидят фарисеи и саддукеи, люди Ирода и лукавые левиты. С каждым днём возрастает эта ненависть, и мщение витает над головою Его. А между тем речи Назарянина – речи мудреца, и чудеса Его – чудеса Истинного Бога. За что они ненавидят Его? За то, что Он обличает их пороки и непокорность»…

«Но ты будешь защищать Его, – вскричала я с ужасом, – ты имеешь власть!»

«Моя власть не что иное, как призрак пред этим мятежным, коварным народом! Между тем я бы душевно страдал, если бы должен был пролить кровь этого Мудреца».

С этими словами Понтий встал и вышел, погруженный в глубокую думу. Я осталась одна в мрачной и невыразимой грусти.

День Пасхи приближался. На этот праздник, столь важный у евреев, стекалось в Иеросалим множество народа со всех концов Иудеи для принесения в храме торжественной жертвы.

В четверток, предшествовавший этому празднику, Понтий сказал мне со скорбью: «Будущность Исуса Назарянина очень неутешительна. Голова Его оценена, и сегодня вечером Он будет предан архиереям». Я задрожала при этих словах и повторила: «Но ты – защитник Его!»

«Могу ли я это сделать? – мрачно сказал Понтий. – Он будет преследуем, изменнически предан и осуждён на смерть жестокую»…

Copyright © Все права защищены.Дата публикации: