Невиновен. Глеб ЕЛИСЕЕВ

В 2000 году Русской Православной Церковью были канонизированы последний император России и члены его семьи. Ни у кого не вызывала сомнения правомочность канонизации членов семьи императора. Но относительно его самого высказывалось немало сомнений и даже протестов. Многие вполне православные люди не согласились с причислением государя Николая Александровича к лику святых. На Архиерейском Соборе 2000 года митрополит Нижегородский и Арзамасский Николай (Кутепов) даже заявил, что император не заслуживает прославления, ибо «он государственный изменник… он, можно сказать, санкционировал развал страны».

Подвиг царя-мученика, страстотерпца признаётся всеми, и антимонархистами в том числе, но многие осуждают его за то, что «допустил революцию», «не уберёг Россию». «Слабый царь, он предал нас. Всех нас – на всё последующее», – так категорично высказался А. Солженицын в статье «Размышления над Февральской революцией».

Его осуждают за то, что «добровольно сдал своё царство». Но был ли у императора выбор? Что он мог сделать в сложившихся обстоятельствах?

Изучая историю «Николаевского царствования», поражаешься не слабости государя, не его ошибкам, а тому, как много он сумел сделать в обстановке нагнетаемой ненависти, злобы и клеветы. Если и была глобальная ошибка во внутренней политике Николая II, то лишь неумение вести контрпропаганду постоянной агитации «левых», «националов» и прочих врагов России.

Нельзя забывать, что государь получил в руки самодержавную власть над Россией неожиданно, после скоропостижной кончины Александра III. Великий князь Александр Михайлович вспоминал, в каком состоянии почти отчаяния был наследник престола сразу после смерти отца: «Он не мог собраться с мыслями. Он сознавал, что стал императором, и это страшное бремя власти давило его. «Сандро, что я буду делать! – патетически воскликнул он. – Что теперь будет с Россией? Я ещё не подготовлен быть царём! Я не могу управлять империей. Я даже не знаю, как разговаривать с министрами».

Но краткий период растерянности миновал, и новый император крепко взялся за руль государственного управления. Он удерживал его в течение 22-х лет, пока не пал жертвой заговора властной верхушки, в котором проявилась в отношении царя «измена, и трусость, и обман», как он сам и отметил в своём дневнике 2 марта 1917 года.

В чём же традиционно обвиняют государя, в том числе те, кто называет его Николаем Кровавым?

Список обвинений обычно начинают с Ходынки – жуткой давки, случившейся во время коронационных торжеств в Москве 18 мая 1896 года. Словно бы государь приказал организовать эту давку! Но если кого обвинять, то московского генерал-губернатора Сергея Александровича, не предусмотревшего такого наплыва народа. Случившегося не скрывали, о Ходынке писали все газеты, о ней знала вся Россия. Тем временем посол Китая в России Ли Хун-чан заявил, что многовековые традиции его страны не позволяют не только объявлять, но даже сообщать государю о случившемся, чтобы его не огорчить. У нас же император и императрица на следующий день посетили в больницах всех раненых и отстояли панихиду по погибшим. Николай II распорядился о пенсии пострадавшим, и они получали её, пока он находился у власти.

Некоторые историки считают, что государь втравил Россию в русско-японскую войну, потому что самодержавию была нужна «маленькая победоносная война». Между тем император, прекрасно зная ситуацию на Дальнем Востоке, всеми силами пытался не допустить войны.

И все почему-то забывают, что именно Япония напала на Россию в 1904 году. «Вероломно, без объявления войны», внезапно атаковав наши корабли в Порт-Артуре. Несостоятельными оказались наши генералы и адмиралы (Куропаткин, Рожественский, Стессель, Линевич, Небогатов и др.). Государь же, находившийся за тысячи вёрст от театра военных действий, делал всё возможное для победы. По его распоряжению к концу войны по недостроенной Транссибирской магистрали шли 20, а не четыре воинских эшелона в день, как было вначале. Что немаловажно, на японской стороне «сражалось» наше революционно настроенное общество, которому была нужна не победа, а поражение, в чём его представители и сами открыто признавались. Представители партии эсеров чётко писали в воззвании к русским офицерам: «Всякая ваша победа грозит России бедствием укрепления порядка, всякое поражение приближает час избавления. Что же удивительного, если русские радуются успехам вашего противника?». Революционеры и либералы усерд­но раздували смуту в тылу воюющей России, делая это в том числе и на японские деньги (сейчас это уже доподлинно известно).

Десятилетиями обвиняли царя в расстреле мирной демонстрации 9 января 1905 года (так называемое «Кровавое воскресенье»). Почему не вышел из Зимнего Дворца и не побратался с народом? Но государь в тот день находился в своей загородной резиденции, в Царском Селе. И градоначальник И. А. Фуллон, и полицейское начальство уверяли императора, что у них «всё под контролем». И они не слишком обманывали Николая II. В обычной ситуации войск, выведенных на улицу, было бы достаточно для предотвращения беспорядков. Никто не предвидел масштабов манифестации и деятельности провокаторов. Когда из толпы «мирных демонстрантов» в солдат начали стрелять эсеровские боевики, то нетрудно предвидеть ответные действия. Организаторы демонстрации с самого начала планировали столкновение с властями, им нужна была кровь, «великие потрясения», а вовсе не политические реформы.

Государь же в ходе всей революции 1905–1907 годов стремился установить контакт с русским обществом – было принято положение, по которому избирались первые Государственные Думы; принят избирательный закон от 3 июня 1907 года, согласно которому Россия получила вполне работающий парламент. Революция не была «раздавлена». Взбунтовавшееся общество было усмирено умелым сочетанием применения силы и реформ.

Кто не знает историй о «грязном мужике Распутине, поработившем «безвольного царя»? Множество объективных расследований «распутинской легенды» (см., например, фундаментальный труд А. Н. Боханова «Правда о Григории Распутине») показали, что не было сколько-нибудь существенного влияния сибирского старца на императора. «Не удалял Распутина от трона»? Он мог его удалить только от постели больного сына, которого Распутин спас, когда от царевича Алексея отказались все врачи.

Можно пожалеть не о влиянии Распутина, а о том, что оно было недостаточно. И. Л. Солоневич в статье «За тенью Распутина» точно заметил: «Этот мужик был действительно целителем, и он действительно поддерживал своим гипнозом жизнь наследника. Разговоры о его влиянии чрезвычайно сильно преувеличены. Основного – сепаратного мира – он так добиться и не смог. Жаль».

Тот же Солоневич рассказал, как общество саботировало усилия государя, пытавшегося подготовить Россию и русскую армию к Первой мировой войне: «Дума народного гнева», а также  её последующее перевоплощение, отклоняет военные кредиты: мы – демократы и мы военщины не хотим. Николай II вооружает армию, нарушив дух Основных законов: в порядке 86‑й статьи, которая предусматривает право правительства в исключительных случаях и во время парламентских каникул проводить временные законы и без парламента – с тем, чтобы они задним числом вносились бы на первую же парламентскую сессию. Дума распускалась («каникулы»), кредиты на пулемёты проходили и без Думы. А когда сессия начиналась, то сделать уже ничего было нельзя».

И опять же, в отличие от министров или военачальников (вроде великого князя Николая Николаевича), император войны не хотел, стремился её оттянуть, зная о недостаточной подготовленности русской армии. Он прямо об этом говорил русскому послу в Болгарии Неклюдову: «А теперь, Неклюдов, слушайте меня внимательно. Ни на одну минуту не забывать тот факт, что мы не можем воевать. Я не хочу войны. Я сделал своим непреложным правилом предпринимать всё, чтобы сохранить моему народу все преимущества мирной жизни. В этот историчес­кий момент необходимо избегать всего, что может привести к войне. …Хотя, если жизненные интересы и честь России будут поставлены на карту, мы сможем, если это будет абсолютно необходимо, принять вызов, но не ранее 1915 года. Но помните – ни на одну минуту раньше, каковы бы ни были обстоятельства или причины и в каком положении мы бы ни находились».

Многое в Первой мировой войне пошло не так, как планировали её участники. Но как, к примеру, император мог лично предотвратить «Самсоновскую катастрофу»? Или прорыв немецких крейсеров «Гебен» и «Бреслау» в Чёрное море, после которого прахом пошли предвоенные планы по координации действий союзников по Антанте?

Николай II в начале войны даже не был главнокомандующим. Но когда в 1915 году над русской армией нависла угроза разгрома, а её главнокомандующий – великий князь Николай Николаевич – в прямом смысле слова рыдал от отчаяния, Николай II решительно возглавил русскую армию и остановил отступление, грозившее превратиться в паническое бегство.

Он не считал себя великим полководцем, внимательно прислушивался к мнению военных советников, когда принимал важные решения. По его указаниям была налажена работа тыла, принималась на вооружение новая и даже наиновейшая техника (вроде бомбардировщиков Сикорского). И если в 1914 году русская военная промышленность выпустила 104 900 снарядов, то в 1916‑м – 30 974 678! Военного снаряжения наготовили столько, что хватило и на пять лет гражданской войны, и на вооружение Красной Армии в первой половине 1920‑х годов.

В 1917 году Россия, по оценке экспертов, была готова к победе. Даже всегда скептично и осторожно настроенный к России У. Черчилль впоследствии писал: «Ни к одной стране судьба не была так жестока, как к России. Её корабль пошёл ко дну, когда гавань была в виду. Она уже перетерпела бурю, когда всё обрушилось. Все жертвы были уже принесены, вся работа завершена. Отчаяние и измена овладели властью, когда задача была уже выполнена. Долгие отступления окончились; снарядный голод побеждён; вооружение протекало широким потоком; более сильная, более многочисленная, лучше снабжённая армия сторожила огромный фронт; тыловые сборные пункты были переполнены людьми… В управлении государствами, когда творятся великие события, вождь нации, кто бы он ни был, осуждается за неудачи и прославляется за успехи. Дело не в том, кто проделывал работу, кто начертывал план борьбы; порицание или хвала за исход довлеют тому, на ком авторитет верховной ответственности. Почему отказывать Николаю II в этом суровом испытании?.. Его усилия преуменьшают; его действия осуждают; его память порочат… Остановитесь и скажите: а кто же другой оказался пригодным? В людях талантливых и смелых; людях честолюбивых и гордых духом; отважных и властных – недостатка не было. Но никто не сумел ответить на те несколько простых вопросов, от которых зависела жизнь и слава России. Держа победу уже в руках, она пала на землю заживо, как древле Ирод, пожираемая червями».

В начале 1917 году государь, действительно, не сумел справиться с объединённым заговором верхушки военных и лидеров оппозиционных политических сил.

И всё же в чём обвиняют Николая II даже многие монархисты, – это именно отречение, «моральное дезертирство», «бегство с поста». В том, что он, по словам поэта А. Блока, «отрёкся, как будто эскадрон сдал».

Но после скрупулёзных исследований, проведённых современными историками, становится ясно, что Николай II не отрекался от престола. Был настоящий государственный переворот. Или, как метко заметил историк и публицист М. В. Назаров, состоялось не «отречение», а «отрешение». Не он отрёкся, а его отстранили.

Даже в самые советские времена не отрицалось, что события 23 февраля – 2 марта 1917 года в царской Ставке и в штаб-квартире командующего Северным фронтом были верхушечным переворотом, «к счастью», совпавшим с началом «февральской буржуазной революции».

Со стихийными и беспочвенными бунтами в Питере, для усмирения которых хватило бы двух батальонов, сейчас всё ясно. Заговорщики лишь воспользовались этим обстоятельством, раздув его значение, чтобы выманить царя из Ставки, лишив связи с верными частями и правительством. А когда царский поезд с трудом добрался до Пскова, где располагалась штаб-квартира генерала Н. В. Рузского, командующего Северным фронтом, одного из активных заговорщиков, император был полностью блокирован и лишён связи с внешним миром.

Фактически генерал Рузский арестовал царский поезд и самого императора. И началось жестокое психологичес­кое давление на Николая II. Причём делали это не только думские депутаты Гучков и Шульгин, но и командующие всех (!) фронтов и почти всех флотов (за исключением адмирала А. В. Колчака). Императору говорили, что его решительный шаг предотвратит смуту, кровопролитие, что это сразу же пресечёт петербургские беспорядки…

На забытой станции Дно или на запасных путях в Пскове, отрезанный от остальной России – что он мог предпринять? Не посчитал ли, что для христианина лучше смиренно уступить царскую власть, нежели проливать кровь подданных?

Но даже под давлением заговорщиков император не пошёл против закона и совести. Составленный им манифест явно не устроил посланников Государственной Думы, и в итоге была состряпана фальшивка, в которой даже подпись царя, как доказал А. Разумов, была скопирована с приказа о принятии Николаем II верховного командования в 1915 году. (Подделана была и подпись министра двора графа В. Б. Фредерикса, якобы заверившего отречение. О чём, кстати, сам граф определённо и чётко говорил позже, на допросе в Чрезвычайной следственной комиссии: «Но чтобы я такую вещь написал, я могу поклясться, что я бы не сделал».)

А уже в Петербурге тоже обманутый и окончательно запутавшийся великий князь Михаил Александрович совершил то, на что у него не было никакого права – передал власть Временному правительству. Как заметил А. И. Солженицын: «Концом монархии стало отречение Михаила. Он – хуже чем отрёкся: он загородил путь и всем другим возможным престолонаследникам, он передал власть аморфной олигархии. Его отречение и превратило смену монарха в революцию».

Обычно после высказываний о незаконном свержении царя и в научных дискуссиях, и в Интернете тут же начинаются недоумённые вопросы: «А почему царь Николай позже не протестовал? Почему не обличил заговорщиков? Почему не поднял верные войска и не повёл их на бунтовщиков?» Потому что сделать всё это – означало развязать гражданскую войну, чего он, конечно, не хотел, надеясь, что своим уходом утихомирит новую смуту, считая, что, возможно, всё дело в неприязни общества к нему лично.

А были, кстати, верные императору войска? Даже великий князь Кирилл Владимирович ещё 1 марта 1917 года (то есть – до отречения) передал подчинявшийся ему Гвардейский экипаж в ведение думских заговорщиков и обратился с призывом к другим воинским частям «присоединиться к новому правительству»!

С момента отрешения Николая II от власти его судьба становится кристально чистой – это судьба мученика, вокруг которого скапливается ложь, злоба и ненависть.

30 апреля 1918 года Николай Александрович, его супруга Александра Фёдоровна и их дочь Мария были под конвоем доставлены из Тобольска, где они находились в ссылке с августа 1917 года, в Екатеринбург. Их поместили под стражу в бывшем доме инженера Н. Н. Ипатьева. Дочери Ольга, Татьяна, Анастасия и сын Алексей воссоединились с родителями лишь 23 мая.

Они предчувствовали свою участь, и недаром великая княжна Татьяна Николаевна во время заключения в Екатеринбурге отчеркнула в одной из книг строки: «Верую­щие в Гос­пода Иисуса Христа шли на смерть, как на праздник, становясь перед неизбежной смертью, сохраняли то же самое дивное спокойствие духа, которое не оставляло их ни на минуту. Они шли спокойно навстречу к смерти потому, что надеялись вступить в иную, духовную жизнь, открывающуюся для человека за гробом».

Иногда замечают, что вот, мол, царь Николай II своей смертью искупил все свои грехи перед Россией. По-моему, в этом высказывании проявляется какой-то кощунственный, аморальный выверт общественного сознания. Все жертвы екатеринбургской Голгофы были «повинны» только в упорном исповедании веры Христовой до самой смерти, и смерть их была мученической.