На службе у Романовых. Анна КУЗНЕЦОВА

– Род Апраксиных восходит к татарскому мурзе Салахмиру, пришедшему из Великой Орды в XIV веке на службу к Олегу, князю рязанскому. Этот татарин Салахмир принял крещение с именем Иоанн и в 1371 году женился на княжеской сестре Анастасии.

Триста лет спустя, в 1682‑м, сестра нашего предка Андрея Матвеевича, Марфа, вышла за царя Фёдора Алексеевича, единокровного брата Петра Великого, а её другой брат, Фёдор Матвеевич, был знаменитым генерал-адмиралом, строителем и, так сказать, крёстным отцом российского флота. Старший брат, Пётр Матвеевич, командовал войсками во время кампании против шведов в Карелии в 1702 году и на Украине в 1713‑м; с 1715 года был сенатором. Андрей Матвеевич участвовал в Великом посольстве Петра I в Европу и выполнял обязанности придворного летописца всех событий, вёл путевые записи, описывал «культурную программу» и ночные гуляния Посольства.

Эти Апраксины и получили графский титул.

Во времена наполеоновских войн молодой граф Пётр Иванович (1784–1852), дед моего деда, поручик артиллерийского батальона кавалергардского полка, проявил недюжинную храбрость в битве под Аустерлицем в 1805 году, за что не только царь Александр I вручил ему за отвагу золотую саблю, но и Наполеон распорядился запечатлеть его на официальной картине битвы, написанной известным художником той эпохи Франсуа Жераром: это молодой раненый офицер, лежащий у лафета пушки, у самых ног Наполеона. Он уцелел в этой войне и позже стал генерал-майором, потом занимал пост в службе Государственного контроля.

Отец моего деда, граф Николай Иванович, действи­тельный статский советник (1816–1902), был предводителем дворянства Владимирской губернии с 1867-го по 1870 год. Большой либерал, владелец более двух тысяч душ, он хотел показать реальную возможность освобождения крестьян ещё во времена острых дискуссий перед принятием Манифеста при Александре II, и он сделал это в отношении своих крепостных во Владимирской губернии. Это не понравилось многим помещикам и банкирам, и их козни против него привели к банкротству и конфискации владений. (Мой дед, как только у него появились средства после 1910 года, выкупил фамильное поместье Митино.) Мой прадед поздно женился, без года в 60 лет, на Надежде Гейденрайх (1855–1942), которая стала моей крёстной. Она умерла при немецкой оккупации Брюсселя. Если посчитать годы жизни каждого из них вместе, то получится, что их семья прожила эпоху от Наполеона до Гитлера, от Ватерлоо до Сталинграда!

– Граф Пётр Николаевич (1876, Нерви, Италия – 1962, Брюссель), мой дед, провёл отрочество и юность в Москве, в Кадетском корпусе, затем в Пажеском корпусе. В 1896 году он был назначен одним из двух обязательных пажей, сопровождавших Николая II во время его коронации в Москве. Во время русско-японской войны участвовал в организации санитарных поездов и сопровождал их к Порт-Артуру и обратно. В 1907 году он был назначен вице-губернатором Воронежской губернии и, наконец, губернатором Таврическим в 1911 году. В 1909 году он женился на княжне Елизавете Владимировне Барятинской, в семье было пятеро детей.

Как губернатор Крыма мой дед должен был присутствовать в Ялте, когда царская семья приезжала в Ливадию на летний отдых. Это требовало большой дипломатии: дед должен был ладить с очень влиятельными людьми при дворе, между тем его должность губернатора не являлась придворной. Но он справлялся весьма хорошо, и император, и Александра Фёдоровна оценили его присутствие, вплоть до того, что императрица стала крёстной матерью моей тёти, графини Надежды Петровны (1911, Ялта – 2002, Брюссель), и она же держала тётю Надю на руках во время таинства в дворцовой церкви в Ливадии.

Сохранилось несколько фотографий, на которых мой отец, граф Николай Петрович (1910, Воронеж – 1941, Ленинград), в возрасте трёх лет вместе с Великими княжнами и Великой княгиней Ольгой Александровной Романовой (Куликовской) сидит на террасе Ливадийского дворца.

В 1913 году Николай II пригласил деда стать личным советником, но дед отказался. Потом государыня ввела его в свои дела благотворительности, и дед согласился принять этот почётный пост, но при условии не быть официальным придворным, на что ему было дано согласие. В конце того же года он отправился в Петербург уже в качестве секретаря при императрице Александре Фёдоровне.

– Мой дед до самой смерти соблюдал обязательство хранить в секрете детали своей работы у императрицы. Не раскрывал он и подробности других миссий, в которых участвовал. Но рассказал мне несколько случаев, которые особенно запали в душу. Он работал с императрицей, как правило, в её кабинете. Каждый день ровно в 17 часов входил император, чтобы выпить чаю со своей супругой. Дед тут же вставал и желал откланяться, но всякий раз император просил его остаться и продолжать работу. Во время чая император рассказывал супруге события дня, решения, которые принимались, но никогда не обсуждал военные действия. Таким образом, мой дед мог понимать ход мыслей царя, он присутствовал при обсуждениях – политических или частных – и слышал также ответы императрицы. Но конкретные детали царских бесед дед никогда не пояснял и унёс с собой в мир иной доверенные ему секреты.

– Мой дед никогда не упоминал Распутина, но всегда защищал память императрицы, выступая против тех, кто её упрекал в слишком большом влиянии на царя и в том, что она вмешивалась в государственные дела. Дед говорил, что императрица выражала своё мнение, только когда супруг ей задавал вопрос. Он также настаивал на том, что Николай II никогда не был безвольным и неумелым правителем, каким некоторые пытаются его представить. В присутствии графа Петра Николаевича император пояснял императрице, почему он отдал такой-то приказ или принял такое-то решение, а вовсе не советовался с ней… Он также рассказывал супруге, что его решения и приказы вызывали много критики и плодили новых критиков, среди которых главным был генерал Алексеев – монархист, но антиниколаевский монархист, если можно так сказать. Надо понимать, что тогда была большая свобода во мнениях, было множество партий: республиканцы, социалисты, монархисты антиниколаевского толка, и другие…

Что касается неоднократных явлений «Анастасий»… Есть одна очень важная и упущенная многими деталь, о которой мне рассказал дед. Однажды, в самом начале Первой мировой, Николай II вошёл в кабинет своей супруги и объявил с особым чувством, что для примера патриотизма дал приказ перевести все свои сбережения из английского банка в российский и что приказ был выполнен. Спустя годы мой дед должен был свидетельствовать в деле псевдо-Анастасии. Поскольку он был так близок к царской семье, следователь Соколов, проводивший с 1919 года расследование убийства Романовых (по назначению адмирала Колчака), спрашивал его мнение, на что получил категорически отрицательный ответ: дочь императора не могла остаться в живых. И тогда дед рассказал следователю этот эпизод с царским приказом о переводе золота, поскольку размножившиеся претендентки, вернее, те, кто ими управлял, имели в виду как раз унаследовать эти царские богатства.

– Когда начались волнения в феврале 1917 года, дед находился в Петрограде. Я его спрашивал: что тебе там понадобилось, ведь ты должен был быть с императрицей? Он отвечал: «Дела» – без уточнений. Но однажды рассказал, как смог добраться до Царского Села; он дошёл до вокзала и встретил там министра транспорта, который тоже пытался доехать до Царского… Они увидели локомотив «на ходу», весь обмотанный красными флагами, поднялись в кабину и сказали, что реквизируют этот паровоз. Ошеломлённые их величественным видом и осанкой, машинист и его помощник молча повиновались. И царедворцы прибыли к царской семье на революционном паровозе.

Последний императорский Совет состоялся 27 февраля 1917 года между императрицей, маршалом двора графом Павлом Бенкендорфом и графом Апраксиным – моим дедом. Они находились в Царском Селе, и все знали, что это – конец. Императрица призывала всех уйти из Царского, чтобы не быть арестованными из-за принадлежности ко двору и лично к Её Величеству. Все как один отказались. Но тогда она встретилась с каждым с глазу на глаз… Она отдала приказ моему деду: «Вы должны уехать, так как имеете большую семью». Императрица, как я уже упоминал, имела особые чувства к пятерым детям графа Апраксина и не хотела, чтобы они стали жертвами расправы. Дед выполнил её настоятельную просьбу и уехал в Петроград. Позже Бенкендорф написал в своих предсмертных мемуарах, что мой дед оставил императрицу одну, хотя был к ней ближе всех. Но я вам рассказывал долгую историю моей семьи на службе у русских князей и царей, и это были в большинстве своём люди отчаянно храбрые и готовые сложить за Отечество голову. Поэтому любые обвинения в предательстве моим дедом интересов царской семьи, которые разделяет до сих пор некоторая часть старой русской эмиграции, абсолютно беспочвенны.

– И я, и моя тётя – Надежда Петровна, та самая, которую императрица держала на руках во время крещения, считаем, что дед ушёл, чтобы быть полезным Романовым извне. Он никогда этого прямо не произнёс, но мы догадывались, что он был связан с теми, кто хотел переправить царскую семью в Англию. Дед знал доподлинно, что англичане послали в Архангельск крейсер, который ждал принять на борт Романовых. Есть исторические ссылки на то, что попытка эвакуации не состоялась из-за болезни одной из великих княжон. Теперь много пишут, что англичане ничего не сделали, но крейсер всё же был послан.

– Король Георг боялся не большевиков, а своего парламента, он опасался, что лишится трона.

– Были, но минимально, парламент был заполнен буржуазией, которая ненавидела русский престол, потому что «русский царь – диктатура, Николай – кровавый» и тому подобное… Левая пропаганда имела влияние на парламент. Как я понял из исторических документов, премьер-министр Великобритании сказал королю Георгу, что приглашать русского царя в Англию – опасно.

– Это воспитание. Моя мама в эмиграции не была особенно настроена против коммунистической России, тем более что мы не знали, в каком масштабе в ней тогда творились злодеяния. Ещё часто она говорила, что во многом война виновата, ведь и гибель моего отца в Ленинграде произошла 18 августа 1941 года… Да и в том, что случилось в 1917 году, – не только вина большевиков, часть ответственности лежит и на наших предках, но это большая и серьёзная тема для большого доклада.

– Я немного общался с Великим князем Владимиром Кирилловичем, он, кстати, совсем не похож на тех Романовых. Но всё же я его нашёл хорошим кандидатом на престол. Мы встречались в 1991–1992 годах на телепередаче о России.

– Было всё – и хорошее, и плохое. Думаю, что какой-то вид монархии России нужен. Во всех пережитых ею после падения империи формациях кроются те или иные элементы самодержавия. Потребность в доминировании одной личности, представляющей целое государство и способной разрешить все проблемы, коренится в глубинах российской истории. На мой взгляд, было бы лучше иметь конституционную монархию, чтобы политики и чиновники не владели слишком многим, не могли бы манипулировать правосудием …

– Конечно, это Пётр I, и, конечно, не потому, что он дал графский титул моим предкам! (улыбается) Пётр открыл России мир… И Россию – миру!