Наследие Рябушинских. Ольга Мартыненко.

С директором издательства Михаилом Гринбергом, который летом 2013 года за просветительскую деятельность был награждён российской медалью Пушкина, я познакомилась на одной из международных книжных выставок-ярмарок в израильском павильоне. Разговор, к моему удивлению, почти сразу зашёл о старообрядцах, к которым Гринберг проявлял живой интерес. Он рассказал мне о своём друге, протоиерее Покровского кафед­рального собора на Рогожском кладбище Евгении Бобкове, трагически погибшем в автокатастрофе в 1985 году. Тогда, по словам Михаила, ходили упорные слухи, что это была не случайная авария…

Выпустить сборник статей Рябушинского издателю посоветовал именно отец Евгений, светлой памяти которого и посвящено второе, расширенное издание этой книги (первое появилось в 1994 году). Священник и привил Михаилу интерес к старообрядчеству. Со страниц сборника проступает облик самого автора, который воплощал богатых, просвещённых промышленников‑старообрядцев Рябушинских, чьими усилиями не только создавались и крепли российская индустрия и торговля, но и возводились храмы, богоугодные заведения, больницы, театры, создавались собрания бесценных древних икон и коллекции современной живописи; благодаря им в России процветала благотворительность. Все эти колоссальные свершения произошли за рекордно короткое время – от выхода в 1905 году царского Указа о веротерпимости до рокового 1917‑го. Вклад героев книги Рябушинского в российскую историю и культуру грандиозен, но, к сожалению, как и многое другое, забыт.

А ведь они жили, напоминает Рябушинский, руководствуясь принципом «Богатство обязывает», перефразируя известное выражение «Noblesse oblige» («Положение обязывает»), неколебимо приверженные традициям и устоям, в которых они видели не просто обряды, но дух и оплот своего существования. А особое их положение было не в родовитости, а в благородстве души, ума и сердца… Глубокое уважение и почтение к этому сословию выразили множество людей, собравшихся на презентацию книги Рябушинского в Библиотеке-фонде «Русское Зарубежье» имени Солженицына. Среди них были и миряне, и священники во главе с предстоятелем Русской Православной Старообрядческой Церкви митрополитом Корнилием.

Прежде чем говорить непосредственно о книге Владимира Рябушинского, скажу несколько слов об отце Евгении Бобкове: на презентации ему было уделено не меньше внимания, чем главному персонажу вечера. Это был замечательный пастырь, человек высокой культуры и широких взглядов. Он изучал историю старой веры, творчество протопопа Аввакума, вёл хронику Старообрядческой Церкви, собирал рукописи и старопечатные книги. На основании его собрания в 1984 году в Пушкинском доме в Санкт-Петербурге был образован фонд Е. А. Бобкова. Отец Евгений похоронен на Рогожском кладбище в Москве (прах Владимира Рябушинского, как и многих русских изгнанников, покоится на парижском кладбище Сент-Женевьев‑де-Буа).

Начало прославленной династии Рябушинских положил крестьянский паренёк Михаил, который в 1802 году пришёл из Калужской губернии в Москву и стал работать в ветошном ряду. На сайте «Самарское староверие» есть подробная информация о восхождении этого рода. Мальчик на побегушках вскоре сделался купцом, открыл несколько ткацких мануфактур в Москве и Калужской губернии и оставил после себя наследство в два миллиона рублей (за три с полтиной тогда можно было купить сапоги). Наследство его сына Павла Михайловича исчислялось уже двадцатью миллионами. Если родитель носил простонародный кафтан и трудился мастером на одной из своих мануфактур, то Павел уже одевался по-европейски, по делам фирмы бывал за границей, увлекался театром. Но так же истово, как отец, соблюдал правила старой веры. В его доме была моленная со старинными образами и богослужебными книгами. После Павла Михайловича во главе дома встал его старший сын Павел Павлович, которому помогали братья Сергей, Степан, Владимир и Михаил. Степан был страстным коллекционером древнерусской иконописи. (Кстати, именно ему, «доброму радетелю древлеправославной русской культуры», посвятил свою книгу Владимир Рябушинский.) Фёдор Шехтель построил для Степана великолепный особняк в стиле модерн на Малой Никитской: моленная там была украшена многими шедеврами «старого письма».

На поиски икон Степан Рябушинский посылал скупщиков в самые глухие уголки России. Едва ли не первым он предпринял последовательную полную расчистку икон от позднейших записей – её выполняли опытные реставраторы. За заслуги в сохранении древнерусского художественного наследия фабрикант был избран почётным членом Московского Археологического института. Со временем его коллекция включала десятки раритетов, среди них – «Богоматерь Одигитрия Смоленская» (вторая половина XIII века), новгородские «Рождество Богоматери» и «Архангел Михаил» (XIV век). Собиратель планировал создать на основе коллекции Музей иконы, но планам помешали Первая мировая война и последующие за ней революции. После событий 1917‑го Степану, как и большинству членов этого семейства, пришлось спешно покинуть Москву. Часть его собрания обнаружили на даче у брата Николая. В 1918 году из дома на Пет­роградском шоссе, предназначенного для Музея иконы, было вывезено 128 произведений, а множество икон, как «не имеющих художественной ценности», отдано обитателям дома или отправлено в подвал. К счастью, большинство шедевров уцелело, сейчас они находятся в собраниях Третьяковской галереи и Исторического музея. Особняк Степана на Малой Никитской предоставили Максиму Горькому, здесь писатель, вернувшись в СССР, провёл последние годы жизни. Творение прославленного архитектора Шехтеля его новый владелец называл «нелепым», а в помещении бывшей моленной его невестка, ничтоже сумняшеся, устроила живописную мастерскую.

Недалеко от особняка Степана Рябушинского есть ещё одно творение Шехтеля – готический замок, расписанный Врубелем. Возведённый для Саввы Морозова дом купил Михаил Рябушинский. Его убранство видят теперь только дипломаты, да и то во время приёмов, здание принадлежит МИДу. Михаил, как и Степан, был страстным коллекционером. В этом особняке в 1924 году были обнаружены 40 картин – Брюллова, Тропинина, Репина, Серова, Врубеля, Бакста, Кустодиева; 80 акварелей русских и европейских мастеров XIX – начала XX веков, работы французских живописцев Изабэ, Моне, Тулуз-Лотрека, бельгийца Ропса, мраморный бюст Виктора Гюго работы Родена, коллекцию восточной мелкой пластики и фарфора, старинные манускрипты.

Промышленники и банкиры, Рябушинские не чуждались науки. Павел Павлович увлекался высшей математикой. Младший из братьев, Фёдор, спонсировал, как теперь бы сказали, крупнейшую научную экспедицию на Камчатку. Затраченные им 200 тысяч рублей вернулись в Москву в виде богатейших коллекций минералов и растений. Молодой меценат вынашивал планы ещё нескольких экспедиций в Сибирь, но в 25 лет умер от туберкулёза.

Другой брат, Дмитрий, был учёным с мировым именем. Это он заложил основы аэродинамики, создав у себя в имении, ещё будучи студентом МГУ, лабораторию, где использовал аэродинамическую трубу. Со временем он основал первый в мире научно-исследовательский аэродинамический институт, на что потратил своё состояние. Практически все исследования велись в Кучине (имении Рябушинских) по собственным планам Дмитрия и при личном участии. Когда произошла Октябрьская революция, Дмитрий, опасаясь за семью, отправил жену и трёх дочерей за границу, а сам остался, пытаясь сберечь своё детище. Он добился национализации института и покровительства Наркомата просвещения. Для руководства институтом была создана коллегия, а заведывать им поручили Рябушинскому. Однако осенью 1918‑го Дмитрия арестовали: чудом оставшись в живых, в декабре того же года он уехал в Данию, откуда переселился в Париж. Кучинский аэродинамический институт со временем пере­именовали в Московский институт космической физики. Позднее он влился во вновь созданный Государственный научно-исследовательский геофизический институт.

Во Франции Дмитрий продолжал свои научные занятия и был избран членом-корреспондентом Парижской Академии наук. Несмотря на лавры и признание, Дмит­рий Павлович так и не принял французского гражданства и до конца жизни сохранил паспорт русского эмигранта, хотя на международных конгрессах представлял французскую науку и высшую школу (Рябушинский состоял членом Лондонского Королевского института, Аэронавтического научного института в Нью-Йорке, Французского математического общества). В мае 1954‑го в Сорбонне торжественно отметили 50‑летний юбилей научной деятельности Дмитрия Pябушинского, на котором присутствовали учёные из многих стран, но не было представителей СССР. Дмитрий Павлович опубликовал свыше 200 работ, посвящённых аэродинамике, астрофизике, сверхзвуковой динамике, геометрии, гидродинамике, математике и теоретической физике.

Такое колоритное семейство не могло обойтись без своего «enfant terrible», им стал брат Николаша, который слыл меценатом, но утончённые представители богемы воротили от него нос, хотя охотно участвовали, к примеру, в выставках за его счёт. Спустив всё состояние, он уединился на вилле в Петровском парке в Москве, при въезде в которую на новоселье посадил на цепи чёрных пантер. Позднее в семье горько шутили, что Николаша оказался умнее всех: разорился ещё до революции и от национализации не пострадал.

Тяжёлой оказалась участь оставшихся в России сестёр – Надежды и Александры: дни свои они закончили на Соловках, тех самых, где с 1686 года местные монахи-старообрядцы, не желая отказываться от наследия предков, в течение восьми лет героически держали оборону против царских стрельцов. Бастион старой веры пал лишь после предательства одного из насельников. Расправа была беспощадной…

Роль семейного летописца выпала Владимиру. В большой вступительной статье к сборнику облик его рисуется достаточно противоречивым. Обладая незаурядным личным мужеством, в речах, по свидетельству Валерия Брюсова, он проявлял жёсткость и резкость: «Пролетарии должны быть рабами… Крестьяне жгут усадьбы… Сожгите сами, и мужики поймут, что у вас есть право на землю». Однако в суждениях об устройстве общественной жизни Рябушинский высказывал прямо противоположную точку зрения, видя её основу в крепком крестьянстве. В семейном разделении труда между братьями Рябушинскими на долю Владимира достались банковские дела. Образование он получил в Московской Практической Академии коммерческих наук, затем слушал курсы в Гейдельбергском университете, но докторскую степень не защитил – потянуло домой, над чем он сам не уставал подшучивать. В Первую мировую войну снарядил на свои деньги автомобильный корпус, был тяжело ранен, но после госпиталя вернулся в действующую армию и воевал до конца войны. А дальше, как он пишет, большевики смели всё – и хорошее, и плохое. Естественно, он оказался в Добровольческой армии; на бронепоезде в 1920 году вместе с войсками Врангеля и тысячами беженцев покинул Россию, потеряв в пути единственного малолетнего сына.

В первой половине 1920‑х годов собравшиеся во Франции братья Рябушинские попытались вернуться к семейному делу. Но Великая депрессия все планы перечеркнула, и бывшие миллионеры оказались разорены. К этому времени относятся и первые литературные опыты Владимира Рябушинского, всецело посвятившего себя изучению истории русской религиозности. Идея создать общество «Икона» зародилась у него в 1925 году, но его учредительное собрание состоялось лишь в 1927‑м.

Немалый интерес представляет его отношение к нападению гитлеровской Германии на Советский Союз, когда в эмигрантской среде возникли соблазны насчёт реституции утраченного в России имущества и стали даже составлять соответствующие списки. «Мы, Рябушинские, – писал Владимир брату Степану в Геную из оккупированного Парижа, – должны думать сейчас не о себе, а о России… Сейчас же вся наша энергия должна быть направлена к тому, чтобы поскорее принять участие в работе на пользу русского народа, а на каком месте придётся работать, на то воля Божия; за себя скажу, что придётся мне быть директором банка, или артельщиком, или церковным сторожем на Рогожском кладбище, за всё буду благодарить Бога».

Сборник Рябушинского состоит из четырёх разделов: собственно «Старообрядчество…», «Русский мир» – преимущественно о купечестве и эмиграции, «Русская икона» и «Из писем брату Павлу Павловичу».

Несмотря на то, что о старообрядчестве, начиная с сочинений пламенного протопопа Аввакума, материалов существует немало, очерк Владимира Рябушинского отличается современным письмом и опирается на доступные сегодня понятия. К его соображениям касательно раскола XVII века стоит добавить высказывание служившего в Америке православного священника Александра Шмемана: «В известном смысле раскол оторвал от Церкви лучшие её силы – те, для которых уклад и быт были не самодовлеющими ценностями, но проявлением внутреннего максимализма в понимании христианства…» Отмечу также кардинальный тезис Рябушинского, который он сам выделил прописными буквами: «ПРАВОСЛАВНЫЕ БЫВАЮТ ГОНИМЫ. САМИ ЖЕ ДРУГИХ ЗА ВЕРУ НЕ ДОЛЖНЫ КАЗНИТЬ». Не будучи человеком церковным, осмелюсь сказать, что это подлинно христианская позиция, если учесть безжалостные преследования, которые обрушились на приверженцев старой веры: тот же протопоп Аввакум, посаженный на цепь в земляной яме и сожжённый заживо, обречённая на голодную смерть боярыня Морозова, тысячи безвестных мучеников веры. Недаром Александр Солженицын эти деяния уравнял с инквизицией.

«И сегодня, – пишет он, – в Сергиевом Посаде идёт неумолчная служба над мощами преподобного Сергия Радонежского – но богослужебные книги, по которым молился святой, сожгли как дьявольские»…

Лишь в последние годы о старообрядцах стали говорить, однако несоразмерно их трагическому прошлому. В сентябре 2013 года в Музее имени Андрея Рублёва впервые начался цикл лекций, рассчитанный на целый учебный год – «Старообрядческая иконопись», а также кинолекторий «Культура старообрядчества». Самой высокой похвалы заслуживает хоровая опера Родиона Щедрина «Боярыня Морозова», исполненная в 2006 году в Большом зале Консерватории – при чрезвычайном стечении слушателей, включая прихожан и клир Покровского Рогожского собора, по достоинству оценивших это творение композитора.

Один из разделов сборника отдан московскому купечеству, которое автор знал досконально и изнутри. Поразительно, насколько оптимистичен финал этой обширной главы. По мнению Рябушинского, средний период процветания рода – 70, от силы 100 лет. Как пишет автор, «большевики уничтожили всё русское купечество, в том числе и московское, уничтожили также или загнали в тундры и за полярный круг хозяйственных мужиков нашего времени». Какой же вывод делает наш летописец? «Русская хозяйственная стихия постепенно вырабатывает новый отбор (это было сказано ещё в 1951 году!). Оспаривать это, считает Рябушинский, нельзя. Какие-то факты в пользу этого можно найти в советской прессе. Ещё больше свидетельств дала война с Германией. Мы знаем, уверен автор, в конце концов русский мужичий и иной отбор с Божьей помощью сотрёт в порошок советскую сатанинскую прелесть…»

В заключение – любопытные мысли автора из статьи «Икона в русской культуре». Выслушивая суждения о русских делах, замечает он, наталкиваешься нередко на такого рода заявления: во‑первых, русская культура, насколько она выражается в литературе (Пушкин, Гоголь, Тургенев, Достоевский и т. д.), несмотря на свои достоинства, – не что иное, как скороспелый плод прививки западной культуры к русскому дичку. Другое заявление касается русской иконы: она – вечный монотонный примитив, постоянно повторяющиеся Христы, Божия Матери, Николы… Другими словами, русская литература, хоть и расцвела за последние 100–150 лет, органических корней в стране не имеет, а у иконы хоть и есть корни (византийского происхождения), но за тысячу лет по причине неумелости рисовальщиков она осталась в состоянии младенчества.

Сейчас мы от этих высказываний попросту бы отмахнулись: настолько время доказало всё их суесловие, а древняя русская икона во всём мире почитается образцом святости и художественного совершенства. Но Рябушинский взял на себя труд опровергать эти, с позволения сказать, «максимы», обращая первостепенное внимание на литургическое значение иконописи. Первый раз, пишет он в 1954 году, нашим предкам было дано высказаться по этому поводу 11 веков назад, когда послы князя Владимира вошли в храм Святой Софии в Константинополе во время богослужения – вошли и не знали, на земле они или на небе. С тех пор русское церковное искусство как умело, но искало неба…