Вина и беда Николая II. Сергей МАКИН

Мало кто знает, что 5 (17) марта 1917 года, вскоре после Февральской революции, Временным правительством была учреждена ЧСК – Чрезвычайная следственная комиссия для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и прочих высших должностных лиц как гражданского, так военного и морского ведомств. Главным редактором её стенографических отчётов стал поэт Александр Блок. Летом 1917 года, опираясь на выводы комиссии, А. Ф. Керенский заявил, что в действиях «Николая II и его супруги не нашлось состава преступления». Блок со своей стороны написал: «Единственно, в чём можно упрекнуть государя, – это в неумении разбираться в людях. Всегда легче ввести в заблуждение человека чистого, чем дурного. Государь был бесспорно человеком чистым».

Словом, царь хороший, бояре плохие. А что же сам Николай? Мог ли он, истово верующий христианин, считать себя абсолютно безгрешным, ни в чём не винов­ным? Разве не должен христианин думать: верно ли я поступаю, не виноват ли в чём? Но порой говорят: это не вина человека, а его беда. В чём же была беда, а в чём вина Николая II?

Разумеется, последний российский император не выдерживает сравнения с первым – Петром Великим. Но он проигрывает и в отношении своего тёзки – Николая I. Убеждённый монархист, барон Н. Е. Врангель (отец «чёрного барона») писал по поводу «Кровавого воскресенья»: «Одно мне кажется несомненным: выйди государь на балкон, выслушай он так или иначе народ, ничего бы не было, разве то, что царь стал бы более популярен, чем был… Как окреп престиж его прадеда, Николая I, после его появления во время холерного бунта на Сенной площади! Но царь был только Николай II, а не Второй Николай».

Те, кто прочитал панегирический очерк Глеба Елисеева, возразят: «Николай II не мог появиться на балконе, потому что его не было в столице». А вот Николай I почему-то был. Судьба? Или дело в личных качествах двух царей? Во всяком случае, альтернатива имелась. С. Ю. Витте, выдающийся государственный деятель того времени, напротив, считал, что царю не следовало выходить к рабочим – ни в столице, ни в Царском Селе (вариант с Царским Селом предусматривался Гапоном). Однако, по мнению Витте, император мог бы распорядиться выслать к демонстрантам одного из своих генерал-адъютантов. Тот принял бы петицию, после чего предложил рабочим разойтись. И только в том случае, если бы они отказались, следовало разогнать демонстрацию силой.

Кстати, показательно, что в очерке Елисеева не фигурирует Сергей Юльевич Витте – ферзь на шахматной доске России конца XIX – начала XX века. Это прежде всего он давал Николаю советы, которые потом реализовывались от царского имени. Именно Витте консультировал царя по вопросу железных дорог, в которых досконально разбирался. Именно Витте был фактическим автором Манифеста 17 октября 1905 года, обещавшего народу гражданские свободы. Именно его, а не Николая, энергией и волей была создана Государственная Дума, введено избирательное законодательство. Но этого-то Николай с супругой, оскорблённые в самодержавно-монархических чувствах, и не могли ему простить. Когда в 1915 году Витте умер, царь написал Александре Фёдоровне, что известие об этом вызвало у него «спокойствие в душе». Беда (а может, как раз вина?) Николая была в том, что он не терпел вокруг себя крупных личностей. Он сперва симпатизировал П. А. Столыпину – другой глыбе того времени, а потом охладел к нему. Почему? Октябрист С. И. Шидловский приводит слова царя, сказанные им В. Н. Коковцову, преемнику Столыпина на посту премьер-министра: «Не следуйте примеру Петра Аркадьевича, который как-то старался всё меня заслонять, всё он и он, а меня из-за него не видно было».

Царь может быть мелкой личностью. Но по своему положению он обязан сознавать ответственность перед страной и назначать умных толковых министров. «Не разбирался в людях»… Ах, Александр Александрович, да ведь это первейшая обязанность носителя верховной власти! Пётр I тоже был самодержцем, но при этом старался окружить себя самыми талантливыми людьми. А как мог Николай назначить военным министром В. А. Сухомлинова, который кичился тем, что за 20 лет не прочёл ни одного военного учебника?

Есть мнение, что при наличии политической воли Первой мировой войны можно было вообще избежать. А. И. Солженицын считал, что, останься в живых Столыпин, он не допустил бы европейской мясорубки. Но у Николая II не было сильной воли. Государь предпочитал простые удовольствия: любил поиграть в домино, перекинуться в картишки, пострелять из ружья ворон, бродячих кошек и собак. Не верится? Вот, например, запись в дневнике Николая от 8 мая 1905 года: «Убил кошку». В разгар Февральской революции в беседе с французским послом Морисом Палеологом он «прибавил со своей обычной апатией: «Если революция восторжествует, я охотно откажусь от престола. Я уеду в Ливадию, я обожаю цветы».

Швейцарец Пьер Жильяр, бывший с 1913 года наставником цесаревича Алексея, писал о царе в воспоминаниях: «Задача, которая выпала на его долю, была слишком тяжела, она превышала его силы. Он сам это чувствовал. Это и было причиной его слабости по отношению к государыне. Поэтому он в конце концов стал всё больше подчиняться её влиянию».

Говоря о Николае, нельзя не сказать о его венценосной супруге: это важно для понимания характера императора. Тот же Морис Палеолог, хорошо знавший обстановку в царской семье, писал в дневнике о «всегда больной» царице, «подавленной своим могуществом, осаждаемой страхом, чувствующей, что над ней тяготеет ужасный рок»: «Болезненные наклонности Александра Фёдоровна получила по наследству от матери… Душевное беспокойство, постоянная грусть, неясная тоска, смены возбуждения и уныния, навязчивая мысль о невидимом и потустороннем, суеверное легковерие – все эти симптомы, которые кладут такой поразительный отпечаток на личность императрицы… Покорность, с которой Александра Фёдоровна подчиняется влиянию Распутина, не менее замечательна».

Несмотря на «разоблачительные» публикации последнего времени, документы говорят о том, что Распутин действительно оказывал огромное влияние на царицу, а через неё пытался воздействовать и на царя. В своё время Столыпин возражал против присутствия Распутина в ближайшем окружении Николая, однако тот ответил: «Я с вами согласен, Пётр Аркадьевич, но пусть будет лучше десять Распутиных, чем одна истерика императрицы»…

В сентябре 1916 года Николай II практически перепоручил супруге внутреннюю политику государства, написав из Ставки: «Тебе надо быть моими глазами и ушами там, в столице. На твоей обязанности лежит поддерживать согласие и единение среди министров. Этим ты приносишь огромную пользу мне и нашей стране… Ты наконец нашла себе подходящее дело».

И императрица принялась за дело: назначать и смещать министров по указанию Друга – так она называла Распутина. «Враги нашего Друга – наши враги», – писала Александра Фёдоровна мужу 16 июня 1915 года.

Правда, Николай II и сам назначал членов правительства: например, в июне 1915 года сделал военным министром А. А. Поливанова (именно он улучшил снабжение армии, в том числе снарядами). 10 ноября 1916 года назначил председателем совета министров А. Ф. Трепова – вместо Б. В. Штюрмера, ставленника Распутина. Однако тут же получил «строгий письменный выговор» от жены: 14 декабря 1916 года он смиренно поблагодарил её за это, хотя и сохранил своё решение в силе. Однако уже через две недели сдался и по настоянию супруги назначил нового премьера – Н. Д. Голицына. Обычно царь отвечал супруге кратко: «Всё исполнено» (телеграмма № 175 от 31 октября 1916 года) или просто «Исполнено» (телеграмма № 44 от 10 ноября 1916 года). В этих двух случаях речь шла о требовании Распутина освободить из тюрьмы бывшего военного министра Сухомлинова и его жену, арестованных по обвинению в краже огромных сумм казённых денег, предназначавшихся для армии… После того как Николай II стал Верховным главнокомандующим, Распутин стал вмешиваться и в чисто военные вопросы. Александра Фёдоровна передавала мужу указания Друга: «Он находит, что… не следует так упорно наступать» (№ 562 от 25 июля 1916 года); «Друг совершенно вне себя от того, что Брусилов не послушал твоего приказа о приостановке наступления» (№ 599 от 24 сентября 1916 года).

Наконец Николай стал тяготиться Распутиным, в письме от 10 ноября 1916 года царь писал жене: «Прошу тебя, не вмешивай нашего Друга [в государственные дела]. Ответственность несу я, и поэтому я желаю быть свободным в своём выборе»…

Конечно, Николай не мог не задумываться – а всегда ли он делал правильный выбор? Не только в государственной и военной областях. Женился вопреки воле отца не на Елене Орлеанской, дочери графа Парижского, а на Алисе Гессенской – и родился больной гемофилией царевич Алексей. А от царских дочерей женихи шарахались как от чумы, несмотря на богатое приданое: ведь женщины, хоть и не болеют гемофилией, но передают её сыновьям. Между тем королевские семьи нуждаются в здоровом мальчике-наследнике. Может, надо было отказаться от собственной воли? Всё чаще Николай и Александра произносили: «Да будет на то воля Божья»…

А кто знает, в чём воля Божья?