Вопросы из XXI века В. Лобачёв.

опросы из XXI века

18 декабря 1940 года Гитлер утвердил план «Барбаросса» – наступление на СССР по трём главным направлениям – Ленинградскому, Московскому и Киевскому, соответственно тремя группами армий – «Север», «Центр», «Юг». Ровно через год (и через полгода после нападения Германии с союзниками на СССР), 18 декабря 1941 года, группа армий «Центр» получила приказ фюрера: «Командующие всех уровней несут прямую ответственность за то, чтобы подвигнуть солдат к фанатичному сопротивлению, невзирая ни на какие прорывы противника с флангов или тыла». Это, по сути, не тактическое ориентирование и даже не дисциплинарный указ – это заклинание. Оно не подействовало. Наступление Красной Армии и отступление германских войск, начавшееся 5 декабря, продолжалось. 15 января, перед лицом происходящего на фронте, Гитлер вынужден был утвердить общее отступление частей группы армий «Центр» на зимние позиции. В историю Великой Отечественной войны эти события вошли как Битва под Москвой и как первое крупное поражение гитлеровской Германии во Второй мировой войне.

«События 1941 года на советско-германском фронте являются, пожалуй, наиболее изученным периодом Великой Отечественной войны с обеих сторон. Однако в последние годы начало войны рассматривалось, особенно в научно-популярных и публицистических работах, преимущественно лишь как период бесконечных поражений Красной Армии и побед вермахта. В результате создаётся впечатление, что СССР не был разгромлен лишь по счастливой случайности. Однако советские и германские документы и исследования показывают, что дела обстояли намного сложнее», – так описывает современный историк Г.И.Мельтюхов один из вопросов ХХI века к эпохальному событию середины века ХХ – мировой войне.

В чём заключаются суждения о «счастливых случайностях» конца 1941 года для Советов и «невезении» для Германии? «Не повезло» немцам, во-первых, с обожаемым фюрером, в военное счастье которого свято поверили, а он, ефрейтор Первой мировой, слишком много взял на себя в руководстве Второй великой войной и понаделал грубейших тактико-стратегических ошибок. «Не везло» – в русле этого авантюристического руководства – немцам и с Россией: большие пространства, плохие дороги, сезонные распутицы и экстремально морозные в годы войны зимы.

Посмотрим, как всё это выглядит по фактам.

Ещё в конце июля 1940-го Гитлер, давая задание штабам на разработку военной кампании против СССР, указывал, что «операция будет иметь смысл только в том случае, если мы одним стремительным ударом разгромим всё государство целиком. Только захвата какой-то части территорий недостаточно». Надо полагать, что фюрер говорил всё-таки не о захвате всех территорий, а о том, что оккупации должно сопутствовать крушение правительства, государственного устройства СССР. В директиве № 21 от 18 декабря 1941 года, утверждавшей план «Барбаросса», говорилось, что «конечной целью операции является создание заградительного барьера против азиатской России по общей линии Волга–Архангельск». Рубеж этот определялся возможностями действия дальней бомбардировочной авиации – Люфтваффе могли бы бомбить «уральский индустриальный район», а советские ВВС не долетали бы до рейха и румынских нефтяных промыслов, «жизненно необходимых для держав Оси».

Разгром государства Гитлер обозначил в декабре 1940 года так – «если русские потерпят поражение в результате наших ударов, то начиная с определённого момента, как это было в Польше, из строя выйдут транспорт, связь и тому подобное и наступит полная дезорганизация».

Советское государство, однако, к осени 1941 года не рухнуло. И плановый рубеж «азиатской России» не был достигнут. А без этого кампания, по определению, теряла смысл. И фюрер принял решение: главный удар теперь – на Москву!

Что же «не сложилось» дальше? В чём «не повезло»?

Октябрь 1941-го в рейхе – время фейерверка победных реляций. Газета «Фёлькишер беобахтер», 2 октября: «Осенняя гроза разразилась над большевиками!» 8 октября, экстренное сообщение по радио от Главного командования вермахта: «Одержана решительная победа на Восточном фронте!» Гитлер в тот же день, в обращении к нации: «До сих пор мир не знал подобных побед!» «Фёлькишер беобахтер», 10 октября: «Задачи наступления на Востоке полностью выполнены – враг разгромлен. Сталинские армии стёрты с лица земли».

Сегодня это, конечно, странно читать: так выдавать желаемое за действительное – сумасшествие и самоубийство даже для самой бесстыдной прессы. А было тогда вот что. Советские армии оказались в Брянском и Вяземском «котлах». Но признать поражение отказывались и яростно вырывались из окружения. Командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Ф. фон Бок отметит в дневнике 13 октября, после взятия Вязьмы, как итог: «Бои и ужасные дорожные условия послужили причиной тому, что Гудериан (командующий 2-й танковой армией) уже не может продвигаться дальше на северо-восток – несомненный успех русских, чьё упорство было вознаграждено». То, что поначалу виделось как неизбежная победа, стало началом конца операции «Тайфун» – так по-южному окрестили осенний марш на Москву. Однако фон Бок тогда считал: «…Можно рискнуть и нанести следующий удар». В армии же многие были уверены: всё уже, по сути, закончено. Участник Вяземского окружения из армии Гудериана, командир лёгкого танка фельдфебель Карл Фукс пишет домой: «Последние отборные части большевиков разбиты наголову. Я никогда не забуду этого разгрома. Отныне им уже будем нечем отбиваться от нас. А мы будем, как и раньше, двигаться вперёд». Продолжают ликовать и в рейхе. «Ах, дорогой Фриц, – идёт письмо на фронт от 14 октября, – ты ведь всегда говорил, что эта война надолго не затянется. Тебе надо поскорее вернуться домой, а не то все хорошие должности порасхватают. Ты их вполне заслуживаешь, ты всегда понимал, ради чего ведётся эта война…»

Произошедший вскоре психологический перелом так опишет в воспоминаниях начальник штаба 4-й армии в составе группы «Центр» генерал Г.Блюментритт: «И теперь, когда Москву можно было разглядеть невооружённым глазом, настроение солдат и командиров круто изменилось. С изумлением и разочарованием мы в конце октября – начале ноября наблюдали за русскими, убеждаясь в том, что им, похоже, и дела нет до того, что их основные силы разгромлены. За эти недели сопротивление противника только усилилось, с каждым днём схватки с ним приобретали всё более ожесточённый характер».

Что же произошло? Говорят о дождях и морозах, измотавших немецкие войска. И о неожиданно откуда взявшихся на фронте под Москвой свежих советских частях.

Относительно последнего – никак уразуметь не могу. Ну, вот такой пример. Мне довелось читать воспоминания бывшего узника фашистского концлагеря под Ригой. С ним в бараке сидел инженер-латыш, не коммунист и не антисоветчик, немцы взяли его просто за то, что он служил по специальности в промышленном наркомате Советской Латвии. Так вот, осенью 41-го он объяснял соузникам перспективы на фронте: рисовал на столе карту СССР и показывал, что вот к зиме из Сибири подтянутся свежие части и погонят немцев. Простой латышский инженер, ни к каким госсекретам не допущенный, понимал, а ни Главное командование вермахта (ОКВ), ни Главное командование сухопутных войск (ОКХ), в штабах которых сидели люди с опытом всех войн ХХ века, не понимали?..

Ответ вижу только один: были уверены, что никто никуда не подойдёт. Из дому не выйдет. Во всяком случае, до весны. Видимо, так.

Теперь о погоде. Сначала немцы жаловались на грязь, в которой вязли. Подморозило – так на гололёд. Занесёт какую-нибудь машину на дороге – и встала колонна. («Пробка» называется.) На самом деле как раз по подмёрзшим дорогам немцы и рванули-то к Москве форсированным маршем. Но от этого им стало ещё хуже. К ним не поспевали горючее, тёплая одежда и обувь, продовольствие, медикаменты. «Никто не может понять, почему мы так и не получили зимнего обмундирования… Мне кажется, в 1812 году были куда лучше одеты для этой зимы. Судя по всему, те, кто там, наверху, просто не в курсе, иначе этот вопрос был бы решён», – писал домой в начале ноября унтер-офицер транспортного батальона, надеясь, видимо, что военная цензура, перлюстрирующая письма, доложит «туда, наверх».

А генерал Гудериан 17 ноября сам докладывал «туда, наверх»: «Армия находилась в весьма благоприятных условиях, если исходить из численности противника и овладения ключевыми линиями коммуникаций и территорией. Однако она не смогла этими преимуществами воспользоваться вследствие постоянных перебоев с войсковым подвозом. Ответственные лица в армейских штабах оказались не в состоянии организовать бесперебойную доставку топлива. Именно трудности снабжения являются главной причиной всех наших бедствий».

Характерный признак панического самоуговаривания – в письме с фронта лейтенанта-артиллериста Георга Рихтера: «Все вокруг только и говорят, что нашу дивизию должны сменить ещё до зимы, а нас, скорее всего, перебросить в Африку!» А что, Африка – такой уж курорт? Пески, самумы, проблема воды, расстояния… И как там с железными дорогами? А ведь именно с ними связывали тогда, и сегодня связывают историки, сбои в снабжении немецких войск на Московском направлении. Главными причинами называют две. Снабженцы не рассчитали количество подвижного состава, потребное для снабжения таких сил. Коммуникации нарушали партизаны.

Непонятно, как можно было не учесть первое обстоятельство. Не яснее и с партизанами. Вот выдержки из инструкции, предназначенной для ознакомления всех офицеров танковой дивизии, находящейся на исходных позициях перед наступлением на СССР (датирована 20 июня 1941 г.): «Надлежит иметь в виду, что отступающий противник будет оставлять группы солдат и своих агентов для организации при содействии лиц из гражданского населения актов саботажа»; «Об обращении с партизанами последует особое распоряжение, которое по ознакомлении подлежит уничтожению» (какое, понятно без комментариев – читай два последние слова).

Но подвижного состава точно не хватало, и партизаны в 1941 году действовали. И хотя тогда это были ещё относительно небольшие подразделения, но, как правило, состоящие из профессионально подготовленных диверсантов.

Снабжение холодным и голодным частям стали сбрасывать с воздуха (горючее – на планерах), но на всех не хватало. То, что эти «бедствия», как выразился Гудериан, не преувеличены, подтверждается документально – войсковыми донесениями, письмами, дневниками; свидетельствами, записанными журналистами и историками в войну и после. Масса ужасных патологических подробностей и стенаний. При этом известно, что злоба на снабженцев за недостаток еды и тепла срывалась на мирном населении – обирали дочиста, из домов тащили даже простыни для утепления своей одежды, срывали на улице с женщин тёплые платки. За попрёк представитель «самой культурной (по самоопределению) европейской нации» мог тут же застрелить. Какое отношение это вырабатывало к немцам, объяснять не надо.

Тезис о «генерале Морозе» как одном из полководцев, выступавших на стороне Красной Армии, держится до сих пор. Дескать, немцы, во-первых, были хуже одеты, во-вторых, в принципе менее приспособлены к холодам.

Однако! На морозы так не жаловались и не ссылались при военных неудачах немецкие же дивизии, которые с 1940 года находились в Финляндии и воевали с этого плацдарма против СССР по 1944 год. Германские моряки активно, нагло рейдерствовали в Арктике. В то же время в Красной Армии отнюдь не все были северянами.

Что касается обмундирования. Прямо какой-то заговор снабженцев «самой культурной европейской нации»! Ну, знаю – читал, слышал: немцы хотели взять всё зимнее (смазочные материалы, полушубки) на наших складах; и ещё – в случае успешного завершения плана «Барбаросса» в России должны были остаться только оккупационные части – в меньшем числе. Но если уже известно, что противник не оставляет за собой подарков, а кампания, пусть не сильно, но выбилась из графика? Возьмите же вы, герры, арифмометры в руки! Или это такая свобода мнений и инициатив, когда рта раскрывать не дозволено? Но вот генерал Г.Томас, начальник управления военной экономики и вооружений штаба ОКВ, в сентябре сказал – прямо поперёк известных положений Гитлера по «Барбароссе», – что к краху СССР приведёт только захват Уральского промышленного района. И что, спросите вы? Да ничего. Но Гитлер его не только не расстрелял, даже не посадил. И Сталин, может, такого бы не посадил…

Г.Томас, положим, сказал, с нашей точки зрения, чушь – «если бы да кабы». Но – умную чушь.

В 1941 году шла эвакуация из центральных районов на Урал наших заводов и тех, кто будет на них работать. С лёгкой руки кинематографистов и писателей нам видится, как в пургу с поездов прямо в снежное поле сгружают оборудование. А потом вскорости начинают производить столь необходимое для фронта, для победы. Лет пятнадцать назад руководитель Центра военной истории Института российской истории РАН Г.А.Куманёв рассказывал мне, как он вне плана, на энтузиазме начал изучать историю эвакуации и поразился, до какой степени всё было не так. Архивы сохранили многочисленные «простыни» (это на языке снабженцев) с перечнем отправляемых машин, установок, узлов, деталей. Весь процесс отгрузки, разгрузки (и не в чистое поле), сборки и т.д. был предусмотрен. Вообще-то и неудивительно. Иначе и не заработало бы, тем более так скоро. А художников кадра и слова то ли подкузьмила засекреченность процесса, то ли подвели устоявшиеся приёмы романтических саг о временах Гражданской войны и военного коммунизма. А ведь эвакуационные планы и создали (вернее, умножили силу) того, по выражению Гитлера, огнедышащего дракона, который беспрерывно извергал с Урала на Восточный фронт технику и боеприпасы.

А по сути – что здесь, может быть, самое важное: эвакуация, начавшаяся в 1941 году и, как факт во всяком случае, всему народу известная, совершенно явно свидетельствовала: правительство страны считает, что война не кончится скоро и потребует большого напряжения. В этом со стороны правительства, во-первых, трезвый расчёт, а во-вторых, уверенность, что организованная эвакуация не посеет ни панику, ни безверие в отношении власти, и не умалит надежду на окончательную победу в войне.

Иначе говоря (возвращаясь к главным постулатам плана «Барбаросса»), государство не признало угрозы его «разгрома», и даже такой «дезорганизации», какая могла бы привести к его развалу. Как проникающе в суть события выразился генерал Хлудов в булгаковском «Беге», неприятель «обозначенного противника на маневрах изображать не пожелал»…

В то же время – разве и в Красной Армии не было проблем с подвозом на передовую боеприпасов? Горючего? Запчастей к технике? Особенно в сорок первом. В этом плане ситуация у обеих сторон была сходная. «Главный инженер дивизии «Лейбшдандарт СС «Адольф Гитлер» сообщал в конце августа о 50-процентной боеготовности всего парка техники, – пишет британский военный историк Р.Кершоу.

– Нередки были случаи, когда подразделения, специально отправляемые на поиски брошенной или подбитой техники (охота за запчастями. – В.Л.), вступали в бои с подразделениями русских, которым ставились аналогичные задачи».

«Конечно, и погода, и природа играют свою роль в любых военных действиях, – писал в «Воспоминаниях и размышлениях» Г.К.Жуков. – Правда, всё это в равной степени воздействует на противоборствующие стороны. Да, гитлеровцы кутались в тёплые вещи, отобранные у населения… Наша страна одевала и согревала своих солдат… Другие генералы, буржуазные историки винят во всём грязь и распутицу. Но я видел своими глазами, как в ту же самую распутицу и грязь тысячи и тысячи москвичек, не приспособленных, вообще-то говоря, к тяжёлым сапёрным работам, покинув свои уютные городские квартиры, копали противотанковые рвы, траншеи, устанавливали надолбы, сооружали баррикады, заграждения, таскали мешки с песком». Добавим: такие работы продолжались и в мороз, когда приходилось разогревать кострами верхний смёрзшийся слой земли и только потом копать противотанковые рвы (8 метров ширины, 10 – глубины). Одеты же были кто как мог, часто в пальтишки, мало приспособленные для такой работы «на воздухе».

И ещё воспоминание одного из участников войны:

«Это было в декабре 1941 года. Нас, солдат-телеграфистов, после окончания свердловских радиотелеграфистских курсов в декабре привезли на фронт. Выгрузились мы из вагонов… Переночевали… приехал за нами офицер из штаба артиллерии дивизии. Он верхом на лошади, а мы пеши сзади топаем. Нас трое. Всем по восемнадцать лет. Идём, путь неблизкий. Мороз – 40 градусов. Мы одеты так: на голове шлем, на себе шинель, под ей гимнастёрка, на ногах сапоги с одной байковой портянкой, на руках полусуконные рукавицы.

Приводит нас в овраг, до фронта километр, полтора. Очень хорошо слышно: стреляют из пулемётов, пули красивые, разноцветные, трассирующие, много их летит по небосводу. Тут-то и почувствовали, куда попали. Заводят нас к начальнику штаба майору Комарову в землянку… В землянке холодно. Топчан из земли, на нём ветки – это его постель. Майор здоровается с нами за руку, спрашивает: «Откуда вы такие, ребята?» Рассказываем – вятские. «Знаю, – говорит, – гармошки у вас хорошие». И говорит тут же, чтобы нас отвели в блиндаж к связистам, пока тихо.

Приходим к блиндажу, он выкопан в горе, вместо дверей – плащ-палатка. Внутри холодно, храпят шесть человек, лежат в полушубках, валенках. Мы по сравнению с ними – в чём мать родила. Сгрудились мы в угол. Кто-то нащупал ящик с продуктами, в нём две буханки хлеба. Мороженый, зубы еле берут. Ну, чёрт с ним, только пискнул, взять-то взяли, но ведь как украли, с этим чувством и уснули. Утром хозяева раздеваются, снегом обтираются. Мы же дрожим от холода и от того, что хлеб украли… Признаёмся, а они смеются. Оказывается, хлеба дают столько, сколько надо. Валенки мне дали через неделю. Винтовки дали, правда, две штуки на троих. Больше нет…

(Рассказчику приходилось потом переживать на войне и сытость, и страшный голод. – В.Л.)

Вот уже пятьдесят лет после Победы. Теперешняя жизнь, если сравнить с довоенной, то можно сказать, живёшь в роскоши. Ну и чего? Всё больше потребляют и всё меньше работают. Трудолюбия не стало. Общее горе в войну было у всех, да. Но оно и сплачивало… Там свои трудности, здесь свои. Там огонь, неудобства, смерть; здесь в тылу – голод, непосильный труд. Но отчаяния и уныния не было ни на фронте, ни в тылу. При отчаянии не победишь, не переживёшь горе…

На фронте в тяжёлое время относились как брат к брату. Даже офицеры относились к солдатам как старшие братья. Офицеры на фронте не ели отдельно от солдат, хотя у них был дополнительный офицерский паёк. Этот паёк съедали вместе с солдатами. На фронте раненого солдата никто не бросит, сколь бы ни была тяжела обстановка. Об ушедшем времени, военном времени, ничего не жалею. Часто вспоминаю, но ничего не жалею»*.

* Рассказчик – Александр Иванович Вотинцев, деревня Козлы Кировской области. Из многочисленных многолетних записей доктора исторических наук Виктора Бердинских, которые составили книги

«Россия и русские», «Народ на войне» и «Речи немых. Повседневная жизнь русского крестьянства» (М., Ломоносовъ, 2011. – Из неё взят этот рассказ.)

Валерий ЛОБАЧЁВ