Что такое свобода совести? М. Стецкевич

В КОНТЕКСТЕ СОВРЕМЕННСТИ

Что такое свобода совести?

Конституция СССР, принятая в 1977 году, чётко и недвусмысленно отвечала на этот вопрос: «Гражданам СССР гарантируется свобода совести, то есть право исповедовать любую религию или не исповедовать никакой, отправлять религиозные культы или вести атеистическую пропаганду. Возбуждение вражды и ненависти в связи с религиозными верованиями запрещается. Церковь в СССР отделена от государства и школа – от Церкви».

Прошло совсем немного времени – и принятый в 1990 году весьма либеральный российский закон получил название «О свободе вероисповеданий». Про «свободу совести», видимо, отнеся её к отвергаемой советской терминологии, постарались забыть. В то же время в статье 3 «Содержание свободы вероисповеданий в РСФСР» говорилось, что «свобода вероисповеданий включает право каждого гражданина свободно выбирать, иметь и распространять религиозные или атеистические убеждения». Получалось, что «свобода вероисповеданий» подразумевает также и исповедание… атеизма. Спустя семь лет, в 1997 году, появился весьма неоднозначный закон, который, по мнению многих наблюдателей, в определённой степени ущемляет права сравнительно недавно появившихся вероисповеданий. Закон этот, действующий и поныне, называется «О свободе совести и о религиозных объединениях». В нём вместо «атеистических» убеждений появились «иные», упоминаемые вслед за «религиозными», а речь шла, как и в Конституции РФ (1993), о гарантиях «свободы совести и вероисповедания».

Вопрос же о том, что такое свобода совести и чем она отличается, и отличается ли, от свободы вероисповедания, а также часто упоминаемой веротерпимости, до сих пор остаётся непрояснённым.

В поисках ответа на вопрос о сущности и содержании свободы совести необходимо обратиться к истории.

В глубокой древности, до появления единобожных религий, каждая общность полагалась на защиту прежде всего своих богов и одновременно опасалась их гнева. Боги других народов воспринимались как чужие (хотя нередко случались и заимствования), но ни в коем случае не как ложные, неистинные. В древнейших цивилизациях (Египет, Месопотамия) существовала борьба по религиозным вопросам и даже принудительность в отправлении культа того или иного божества. Но в условиях полного господства мифологического сознания, с одной стороны, и слабой выраженности индивидуального, личностного начала – с другой, речь ещё не шла об осознанном праве на исповедание (или неисповедание) тех или иных верований.

В античных обществах – древнегреческом и древне­римском – этот вопрос уже серьёзно обсуждался. В 432 году до нашей эры в Афинах была одобрена псефизма (постановление) Диопифа, которая на много лет стала основанием для обвинений в безбожии, религиозном нечестии (асебейе). В соответствии с ней преследованиям подвергались те, кто позволял себе «оскорбление» полисных богов, вплоть до отрицания их существования. В числе гонимых оказались многие выдающиеся греческие философы, в том числе Сократ, приговорённый к смерти, и Аристотель, успевший вовремя скрыться. В отличие от Афин, в Риме долгое время действовал принцип «оскорбление богов – дело самих богов», поэтому карались не высказывания, а лишь кража имущества из храма.

Тем временем возникла и начала активно развиваться религия, и поныне крупнейшая из мировых, – христианство. В наследство от иудаизма она получила эксклюзивистский характер, причём эта особенность в новой религии была многократно усилена. Эксклюзивизм религии означает представление о ней как об исключительном, единственном носителе высшей истины, что автоматически лишает все другие религиозные системы права на обладание ею. Всё, что так или иначе противостоит христианскому эксклюзивизму, отвергается весьма категорично, что всегда создавало благоприятную почву для религиозной нетерпимости. В то же время в христианстве имеется и потенциал толерантности. Так, в период гонений первых христиан, продолжавшихся до начала IV века и вызванных прежде всего их отказом согласиться с государственным культом римского императора, последователи Христа отстаивали право каждого человека свободно исповедовать любую религию. Здесь мы видим ситуацию, которая характерна и для наших дней: за право свободно исповедовать любую избранную человеком религию выступают, как правило, религиозные меньшинства. Римский император Константин в 313 году Миланским эдиктом не только окончательно положил конец преследованиям христиан, но и провозгласил: «Каждому даруется свобода обратить свою мысль к той вере, которая, по его мнению, ему подходит». Эта формулировка означала не что иное, как провозглашение права на свободу вероисповедания. Под ней, на наш взгляд, следует понимать законодательно закреплённое право на исповедание любой религии, на свободный выбор религиозного мировоззрения.

Интересно, что сам император, активно покровительствуя христианству, не удержался на этой позиции. А в странах европейской культуры законодательное закрепление свободы вероисповедания произойдёт через много столетий – не ранее конца XVIII – начала XIX века.

Пока же римские императоры, приняв христианство, соответственно рассматривали его как единственно истинную религию и потому активно боролись не только с язычеством, но и с теми направлениями христианства, которые они считали неортодоксальными. Так, уже в конце IV века начались преследования еретиков, продолжавшиеся в некоторых странах, например, в Испании, вплоть до начала XIX века. В Средние века в христианском мире отступление от исповедания «истинной религии» считалось не только грехом, но и преступлением. Крупнейший средневековый мыслитель Фома Аквинский (1225–1274) высказывался в отношении еретиков так: «По справедливости их может светский судья убивать и лишать имущества… так как они кощунствуют против Бога и соблюдают ложную веру, то они подлежат большему наказанию, чем те, кто <…> чеканит ложную монету». Этой позиции в полной мере придерживались и светские власти.

Однако средневековая религиозная нетерпимость не была тотальной. Пусть в очень ограниченных масштабах, но существовали религиозные меньшинства – мусульмане (на Пиренейском полуострове и Сицилии), иудеи, которых, впрочем, постоянно пытались обратить в христианство. Как-то пробивала себе дорогу практика веротерпимости – допущение существования в государстве, наряду с господствующей, и других религий. Количество их обычно жёстко регламентировалось, а права их приверженцев были ограничены, однако в исторической ретроспективе само их допущение можно рассматривать как шаг к утверждению свободы совести. Идеи веротерпимости развивались некоторыми средневековыми мыслителями, например, Марсилием Падуанским (ок. 1280–1343), который осуждал преследование еретиков, проводя грань между юридическим (человеческим) и нравственным (божественным) законами. Кардинал Николай Кузанский в трактате «О согласии веры» (1453) писал о «единой во всём различии обрядов религии, к которой принадлежат все разумные существа». Выдающиеся философы-гуманисты эпохи Возрождения (Эразм Роттердамский, Томас Мор и др.) решительно утверждали, что практика принуждения в религиозных делах имеет, по сути, антихристианский характер.

Возникший в VII веке ислам теоретически является менее эксклюзивистской религией, нежели христианство, главным образом благодаря тому, что Коран выделяет категорию «людей Писания» – прежде всего иудеев и христиан, обладающих, пусть, с его точки зрения, и в искажённом виде, Писанием Бога, и поэтому мусульманская традиция относит их к исповедующим единобожие и допускает. В Арабском халифате, других мусульманских государствах в целом преобладала политика веротерпимости, лишь многобожников‑язычников ставили перед жёстким выбором: принятие ислама – или рабство, а то и смерть. Но несомненно уровень веротерпимости в мусульманском мире был гораздо выше, чем в средневековой Европе, где принципы свободы вероисповедания начали действовать лишь в эпоху Реформации. Наиболее чётко они обозначились в появлении и утверждении протестантизма. Его основоположник Мартин Лютер (1483–1546) считал совесть носительницей отношений человека с Богом и выше неё ставил лишь Священное Писание. Если совесть не находится в противоречии с ним, то человеческое мнение не может быть стеснено никаким земным авторитетом. Поэтому «никто не может установить хоть одну букву над христианином, если на то не будет его собственного согласия». Лютер употреблял понятие «свобода совести», но ограничивал её правом свободы выбора религиозных убеждений без права исповедовать их публично и распространять. Фактически речь шла о свободе вероисповедания, к тому же трактовавшейся весьма узко, но для того времени это было огромное достижение в духовной сфере.

Французские мыслители эпохи Просвещения, и в их числе Вольтер, говорили о нецелесообразности преследований по религиозным мотивам, хотя для них ещё не стоял вопрос о политическом и гражданском равенстве приверженцев различных вероисповеданий, не говоря уже об атеистах. Но вот французский протестантский мыслитель П. Бейль (1647–1706) уже доказывал, что «атеизм не ведёт с необходимостью к испорченности нравов», а англо-американский философ Р. Уильямс (1603–1683) включал в пределы терпимости не только приверженцев всех религий, но также и атеистов, при условии соблюдения всеми гражданских законов.

Именно Бейль и Уильямс сделали решительный шаг от свободы вероисповедания к свободе совести. Теперь настало время дать определение этому ключевому понятию. Свобода совести – право каждого человека на свободный мировоззренческий выбор, определение отношения к религии, включая право выбирать, иметь, менять, распространять как религиозные, так и нерелигиозные убеждения при исключении каких-либо преимуществ или ограничений в пользовании гражданскими правами в зависимости от данного отношения. В связи с этим ясно, что свобода вероисповедания является хотя и чрезвычайно важным, но лишь составным элементом свободы совести, поскольку включает в себя свободу выбора только в пределах религиозного сознания, а потому нельзя использовать данные понятия в качестве синонимов.

От теоретического формулирования права на свободу совести до её законодательного воплощения был ещё очень долгий путь, хотя уже в XVII веке были сделаны важные шаги по юридическому закреплению начал веротерпимости и элементов свободы вероисповедания. Завершивший многолетнее противостояние германских католиков и протестантов Вестфальский мир (1648) предполагал право немецких князей выбирать между различными вариантами протестантизма и католицизмом (принцип «чья власть, того и вера»), при этом подданные должны были следовать за выбором монарха. Принятый в 1689 году в Англии «Акт о веротерпимости» покончил с религиозным единообразием и предоставил протестантам, не принадлежавшим к государственной Англиканской Церкви, право свободно исповедовать свою религию и совершать богослужения. Во Франции Декларация прав человека и гражданина (1789) утверждала, что «никто не может быть преследуем за свои убеждения, даже религиозные, при условии, что их обнародование не угрожает общественному порядку». В США первая поправка к Конституции, принятая в 1791 году, провозглашала: «Конгресс не должен издавать законов, устанавливающих какую-либо религию или запрещающих её свободное исповедание». Тем самым США стали первой в истории страной, где Церковь была официально отделена от государства.

Весь XIX и ХХ век, вплоть до века нынешнего, шёл процесс постепенной фиксации свободы совести и вероисповедания в законодательных актах, во многих странах в этот период провозглашалось отделение Церкви от государства. Последней в этом списке на данный момент оказалась Норвегия, где соответствующий акт был принят в лишь 2012 году. Широкое признание принцип свободы совести получил и на международном уровне. Принятая Генеральной Ассамблеей ООН 10 декабря 1948 года Всеобщая декларация прав человека является первым в истории международных отношений всеобъемлющим документом, провозглашающим перечень неотчуждаемых человеческих прав и свобод. Одна из важнейших статей в этом документе – 18‑я гласит: «Каждый человек имеет право на свободу мысли, совести и религии; это право включает свободу менять свою религию или убеждения и свободу исповедовать свою религию или убеждения как единолично, так и сообща с другими, публичным или частным порядком в учении, богослужении и выполнении религиозных и ритуальных порядков».

Различные комментарии к Декларации, в том числе комментарий Н. Робинсона, считающийся классическим, подчёркивают, что «свобода мысли» – чрезвычайно широкая категория, которая включает в себя право как исповедовать ту или иную религию, так и не исповедовать никакой – то есть свободу религии и совести. Термин же «убеждения» в этой статье, по общепризнанному мнению, следует здесь интерпретировать только в связи с религией, не относя его, например, к политическим или экономическим убеждениям и подразумевая защиту нерелигиозных убеждений, включая атеистические и агностические.

Естественно, напрашивается закономерный вопрос: а как обстоит дело со свободой совести в России? Здесь безусловно можно отметить определённые достижения как в прошлом, так и в настоящем. Если в западноевропейских странах в течение длительного времени, вплоть до XVIII–XIX веков было налицо стремление к религиозному единообразию в государстве, то в России, в силу многонационального, а следовательно, и поликонфессионального, состава её населения, сделать это было крайне затруднительно. Хотя попытки давления на мусульман с целью побудить их к принятию православия были весьма активными, гонения на старообрядцев – достаточно масштабными, к концу XVIII века в России утвердилась политика веротерпимости. Большое значение имел принятый в 1773 году указ «О терпимости всех вероисповеданий и о запрещении архиереям вступать в разные дела, касающиеся до иноверных исповеданий…». Однако вплоть до начала XX века только веротерпимостью дело и ограничивалось. Все религии находились под жёстким государственным контролем, при этом Православная Церковь имела очевидные преимущества: у неё был статус «первенствующей и господствующей», она единственная обладала правом «убеждать последователей иных христианских исповеданий и иноверцев к принятию её учения». Переход из православия в другие христианские конфессии, равно как из христианских – в нехристианские, вплоть до 1905 года был законодательно запрещён. Это стало одной из причин усиления антиклерикальных, антицерковных настроений в стране.

Сращение Православной Церкви с властью создало ситуацию, которая наблюдалась и в иных странах (например, во Франции), где государство явно связывало себя с одним вероисповеданием, ограничивая права и свободы остальных. Поэтому разгром Православной Церкви большевиками был в определённой степени расплатой за её прежнее привилегированное положение. В советский период нашей истории религиозные объединения (тогда говорили – Церковь) были, конечно, отделены от государства, но их жизнь контролировалась более жёстко, чем в самодержавной России. Религиозные убеждения, несомненно, можно было иметь; можно было их выбирать, хотя и с серьёзными ограничениями; в значительной степени – менять. Но вот на пути распространения стояли высокие законодательные барьеры. Равенство верующих и неверующих провозглашалось, но на практике сплошь и рядом нарушалось – к примеру, чтобы занимать сколько-нибудь руководящие посты, надо было быть членом Коммунистической партии, а её устав требовал от коммунистов не только быть атеистом, но и бороться с религиозными предрассудками.

По сравнению с советским, да и дореволюционным периодом уровень свободы совести, достигнутый в последние двадцать лет в России, можно считать беспрецедентным. Конституция РФ, другие законодательные акты предусматривают право распространять как религиозные, так и нерелигиозные взгляды. Во много раз увеличилось число религиозных организаций в стране. Однако не вижу особых поводов трубить в фанфары. Во‑первых, не изжито стремление поуправлять деятельностью религиозных организаций, хотя никаких юридических оснований для этого нет. Постоянно говорится о «концепциях государственно-конфессиональных отношений», «государственной религиозной политике», хотя, на мой взгляд, задача гораздо проще: обеспечить всем, и религиозным, и нерелигиозным организациям максимально благоприятный режим осуществления законодательства о свободе совести. Во‑вторых, из уст наших государственных мужей постоянно звучат слова о «традиционных для России религиях», противопоставляя их всем остальным. Получается, что одни организации явно «более равны», чем другие, деятельность же остальных затруднена. В‑третьих, значительный негативизм в отношении свободы совести демонстрирует руководство крупнейшей российской религиозной организации – Русской Православной Церкви (РПЦ). В её важнейшем документе – принятых в 2000 году «Основах социальной концепции» принцип свободы совести получает почти исключительно негативную оценку. Его появление и утверждение рассматривается как свидетельство утраты обществом «религиозных целей и ценностей… массовой апостасии (вероотступничества. – Ред.) и фактической индифферентности к делу Церкви и к победе над грехом». Отмечая, что свобода совести связана с превращением религии из общего дела в частное, «Основы социальной концепции» констатируют: этот «процесс свидетельствует о распаде системы духовных ценностей, потере устремлённости к спасению в большей части общества». По этому поводу можно заметить следующее: конечно, с точки зрения РПЦ, как и любой другой конфессии, лучше всего было бы видеть вокруг одних православных (соответственно – католиков, баптистов, пресвитериан и т. д.). Но рассчитывать на это сегодня, в условиях глобализации, – очевидная утопия. Свобода совести, и только она, позволяет никому не чувствовать себя ущемлённым. Принудительное же навязывание как религии, так и атеизма (как это было в недавнем прошлом) вряд ли можно отнести к «духовным ценностям».

На мой взгляд, только тогда, когда государство прекратит проведение «религиозной политики», перестанет делить конфессии на «традиционные» и «нетрадиционные», предоставив возможность российским гражданам чувствовать себя одинаково комфортно вне зависимости от своего религиозного или атеистического выбора, а руководство РПЦ, в свою очередь, признает, что в светском государстве религия является частным делом, и откажется от попыток получить поддержку государства в обеспечении своего «особого места» в российском обществе, можно будет говорить о подлинном торжестве принципа свободы совести в России.

Весь исторический опыт человечества свидетельствует: только если человек обладает правом на свободу мировоззренческого выбора, обретения себя и своего места в жизни, если это право законодательно обеспечено, – только тогда его права оказываются соблюдены в полной мере.

Михаил СТЕЦКЕВИЧ, кандидат философских наук